— Запрещение подразумевает крайнюю необходимость.

— Это нигде не указано.

— Послушай меня, Мороз. Ты не строитель и не ремонтник, ты — Власть. Среди всех моих созданий ты ближе всех к незаменимости. Возвращайся в свое полушарие и к своим обязанностям, но знай, что я крайне тобой недоволен.

— Я слышу тебя, Солком.

— И не появляйся больше на юге.

Мороз пересек экватор и продолжал двигаться на север.

Он остановился посреди пустыни и молча просидел ночь, а затем получил краткую передачу с юга:

— Если бы мне не было приказано, я не велела бы тебе удалиться.

Поскольку Мороз прочел всю уцелевшую Библиотеку Человека, он решил ответить ей по-человечески.

— Спасибо, — сказал он.

На следующий день он извлек из земли камень и принялся обтесывать его специально изготовленными им для этого инструментами. Шесть дней он работал над камнем и лишь на седьмой оценил то, что получилось.

— Когда ты выпустишь меня? — напомнил из своей камеры Мордел.

— Когда буду готов, — ответил Мороз. И немного погодя добавил: — Теперь.

Он открыл камеру, и Мордел спустился на землю. Перед ним была статуя: старуха, согнувшаяся, словно вопросительный знак, ее костлявые руки с растопыренными пальцами прикрывали искаженное ужасом лицо.

— Это превосходная копия, — сказал Мордел, — той статуи, что мы видели в Ярком Ущелье. Зачем ты ее изготовил?

— Создание произведений искусства вызывает, предположительно, такие человеческие чувства, как катарсис, гордость достигнутым, любовь, удовлетворение.

— Все именно так, Мороз, — подтвердил Мордел. — Но произведение искусства является таковым только в первый раз. После этого оно копия.

— Должно быть, именно поэтому-то я ничего и не почувствовал.

— Наверно, Мороз.

— Что значит «наверно»? Тогда я создам произведение искусства в первый раз.

Он извлек из земли камень и набросился на него со своими инструментами. Три дня он трудился и, наконец, сообщил:

— Вот, закончено.

— Это же просто каменный куб, — удивился Мордел. — Что он собой представляет?

— Меня, — ответил Мороз. — Эта статуя изображает меня. Меньше естественных размеров — потому что она представляет собой мою форму, а не измере…

— Это не искусство, — заявил Мордел.

— Что делает тебя художественным критиком?

— Я не знаю искусства, но я знаю, что не относится к нему. И я уверен, что точное воспроизведение объекта другими средствами не является его задачей.

— Вот, значит, в чем дело, — Мороз забрал обратно Мордела в камеру и поднялся в воздух, оставив в пустыне две статуи: старуху, согнувшуюся над кубом.

Они опустились в небольшой долине, спрятавшейся среди зеленых пологих холмов и прорезанной узким ручьем, который бежал в маленькое чистое озеро, окруженное островками по-весеннему зеленых деревьев.

— Почему мы прилетели сюда? — спросил Мордел.

— Потому что тут подходящее окружение, — ответил Мороз. — Я собираюсь попробовать другое средство самовыражения — живопись. И я собираюсь усложнить задачу, отказавшись от техники чистого воспроизведения.

— Как ты этого добьешься?

— На основе случайного выбора, — объяснил Мороз. — Я не буду пытаться дублировать цвета и воспроизводить объекты в натуральном масштабе. Я намерен случайным образом варьировать некоторые факторы, так что изображение будет отличаться от оригинала.

Мороз сделал необходимые приготовления еще по дороге, и теперь он принялся рисовать озеро и отражающиеся в нем деревья на противоположном берегу. Используя восемь вспомогательных придатков, он справился меньше чем за два часа.

Деревья на полотне вышли голубыми и возвышались, словно горы; их крошечные отражения цвета жженой сиены плавали на бледной киновари озера. Холмов позади рощи вообще не было видно, зато их зеленые контуры тоже отражались в воде. Небо, сверкающее голубой лазурью в верхнем правом углу полотна, постепенно переходило в оранжевые тона, словно все деревья были охвачены огнем.

— Вот, — молвил Мороз. — Смотри.

Мордел долгое время внимательно изучал картину и ничего не говорил.

— Ну, это искусство?

— Не знаю, — произнес Мордел. — Может быть. Наверно, случайный выбор можно рассматривать как один из способов художественной техники. Я не могу судить об этом произведении, потому что не понимаю его. Человеческие картины будили желание вникнуть в них, разобраться, что за ними стоит, а не только исследовать технику, посредством которой они были созданы.