— Вот именно. И напрасно вы... я не могу выписать вам удостоверение на эту корову, и все тут.

Растерянность, недоверие, разочарование сменялись на лице мистера Крэнфорда.

— Ладно! Так я вот что вам скажу. Я этого так не оставлю. Поговорю с вашим хозяином насчет вас. — Он резко обернулся и показал на корову. — Никаких признаков болезней тут нет. И нечего меня за нос водить, будто причина — эти штучки в сердце. Просто вы своего дела не знаете! Не знаете даже, что это за штучки!

Джефф Мэллок извлек изо рта свою несказанную трубку.

— А я вот знаю. То самое, что я говорил. Застой в легких получается, когда молоко из молочной жилы назад в тело попадает. Добирается, значит, до сердца, ну, тут уж все. И что вы там видите, так это, значит, свернувшееся молоко. Вот оно что такое.

Крэнфорд тотчас набросился на него:

— А ты помолчи, безмозглая твоя башка! Толку от тебя, что вот от этого тут! Мою хорошую корову молния убила. Молния! — Он чуть не надорвался от последнего вопля. Потом взял себя в руки и сказал мне уже спокойно: — Вы еще обо всем этом услышите, мистер Всезнайка! А сейчас я вам только одно скажу: ноги вашей больше на моей ферме не будет!

Он повернулся и ушел своей торопливой походкой.

Я попрощался с Джеффом и устало забрался в машину. Ну, все вышло лучше некуда. Если бы труд ветеринара сводился только к лечению больных животных! Куда там! Сколько еще всяческой всячины!

Я включил мотор и уехал.

Мистер Крэнфорд не стал откладывать надолго исполнение своей угрозы. Он явился в приемную на следующий день сразу же после обеда. Мы с Зигфридом услышали бряцание дверного колокольчика, как раз когда расположились насладиться сигаретой после сытной трапезы. Мы не пошевелились, так как фермеры обычно сразу же входили, едва позвонив в дверь.

В отличие от нас собаки не отступили от своего правила. Утром они долго бегали по вересковой пустоши в холмах и только что кончили вылизывать свои миски. Усталые, с туго набитыми животами, они свалились храпящей кучей у ног Зигфрида. Больше всего на свете они жаждали десяти минут покоя и мира, однако, преданно следуя возложенному на себя долгу свирепых стражей дома, они без малейшего промедления взвились с коврика, заливаясь бешеным лаем, и ринулись в коридор.

Люди часто недоумевали, почему Зигфрид держал пять собак. И не просто держал их в доме, но брал с собой повсюду. Когда он отправлялся по вызову, его бывало трудно углядеть среди косматых голов и виляющих хвостов. И всякий, кто приближался к машине, в ужасе отшатывался, услышав свирепый лай, увидев в окошках оскаленные клыки и пылающие злобой глаза.

«Я не в силах понять, — говорил Зигфрид, ударяя кулаком по колену, — почему люди видят в собаках живые игрушки. Собаке необходимо выполнять ту или иную функцию. Сторожить, пасти овец, выслеживать и приносить дичь, быть поводырями. Но хоть убейте, не пойму, кому нужно, чтобы эти твари просто болтались в доме!»

Он постоянно провозглашал это кредо — часто из-за ширмы болтающихся ушей и высунутых языков, если сидел в машине. Его слушатель в изумлении переводил взгляд с огромного грей-хаунда на крохотного ягдтерьера, со спаниеля на уиппета и на скотчтерьера, но никто ни разу не спросил Зигфрида, зачем он держит своих собак.

По моим расчетам, свора налетела на мистера Крэнфорда на повороте коридора, и всякий человек, более слабый духом, конечно, обратился бы в бегство, но я услышал, как он упорно пролагает себе дорогу вперед. Когда он появился в дверях гостиной, то отмахивался от собак снятой шляпой. Маневр не слишком разумный, так как лай стал почти истерическим. Глаза мистера Крэнфорда выпучились, губы шевелились, но до нас не доносилось ни звука.

Зигфрид, как всегда сама учтивость, встал ему навстречу и указал на кресло. Губы у него тоже шевелились, несомненно, произнося любезные слова приветствия. Мистер Крэнфорд захлопал полами черного пальто, пронесся по ковру и опустился в кресло, как на ветку. Собаки окружили его кольцом, сели и затявкали на него. Обычно после такой бурной встречи они измученно валились на пол, но во внешности или в запахе мистера Крэнфорда им что-то не нравилось.

Зигфрид откинулся в кресле, сложил кончики пальцев и принял внимательно-благожелательный вид. Иногда он понимающе кивал или прищуривал глаза, словно оценивая особенно интересный аргумент. Речь мистера Крэнфорда безнадежно заглушалась, но порой слова или фразы достигали моих ушей.

— ...обратиться с серьезной жалобой...

— ...не знает своего дела...

— ...мне не по карману... не богач...

— ...собаки, чтоб им...

— ...на порог не пущу...

— ...лежать, псина, отвяжись...

— ...чистый грабеж...

Зигфрид в самой непринужденной позе, словно не замечая адского шума, слушал со всем вниманием, но с течением минут я начал замечать, что напряжение все больше сказывается на мистере Крэнфорде. Глаза у него постепенно вылезали из орбит, на шее вздувались жилы от усилия изложить свои претензии. Потом он не выдержал, вскочил на ноги, и бурая, пляшущая волна повлекла его к двери. Он испустил последний негодующий вопль, снова замахнулся шляпой и исчез.

Несколько недель спустя, распахнув дверь аптеки, я увидел, что мой патрон готовит мазь. Он с огромным тщанием размешивал и растирал липкую массу на мраморной дощечке.