Философ вышел.

Суинбёрн сел и потянулся.

— Эй, Ричард, как ты насчет ленча в клубе Атенеум, а потом пары рюмок в Черной Жабе?

— Алджи, ты проснулся?

Поэт огляделся.

— О, блин! Вот теперь.

Бёртон тряхнул Траунса, все трое выползли в отверстие палатки, торопливо проглотили завтрак, собрались и сели на коней.

— У меня жар, — проворчал Бёртон.

— А у меня есть лекарство Садхви, — предложил Суинбёрн.

— Я приму его, когда мы остановимся в следующий раз. Давай поглядим, сколько мы проскачем сегодня. Держите оружие наготове — мы в любой момент можем наткнуться на Спика.

Они поскакали.

Большую часть дня они пересекали саванну.

Над головой кружили стервятники.

Далекие звуки сражения наконец исчезли.

Они въехали в пышную долину. На ее склонах виднелись гранитные глыбы, а трава доставала до ног всадников.

— Вау! Это место называется Усагари, — сообщил Бомбей. — Скоро мы увидим деревни.

— Едем как можно тише, — приказал Бёртон. — Мы должны проскользнуть незамеченными как можно дальше, иначе те несколько ящичков с бусами и связки проволоки, которые мы везем, исчезнут в одно мгновение.

Преодолев очередной нуллах, они выехали на более высокое место и увидели плантации, лежавшие на пологом склоне. Бомбей провел их вдоль краев засеянных полей, через леса и густую растительность, и таким образом они сумели проскользнуть незамеченными мимо четырех деревень. Потом счастье закончилось, и их окружила толпа воинов, выпрыгнувших ниоткуда с копьями наперевес и принявших гротескные позы, которые должны были напугать белых дьяволов, но вызвавшие у Суинбёрна приступы смеха.

После долгих криков и воплей, Бомбей сумел перевести разговор в мирное русло. Британцы заплатили три ящичка с бусами и получили разрешение остаться в деревне на ночь. Деревня называлась Узенда, и ее жители оказались намного более дружелюбными, чем можно было предположить по первым мгновения встречи. Они разделили с гостями еду, и, к восторгу Суинбёрна, очень хмельное пиво, сделанное из бананов, и дали жилье на ночь. Однако и эту бедную хижину, выстроенную из травы и кишащую насекомыми, уже облюбовала семейка крыс. Траунс настолько устал, что ему было все равно, Суинбёрн напился и ничего не замечал, а Бёртон горел в лихорадке, и отключился в то мгновение, когда вошел в нее. Все они спали крепким сном, пока Герберт стоял на страже, а Бомбей допоздна разговаривал со старейшинами.

На следующий день, когда они выехали, королевский агент дремал в седле, и группу возглавил Траунс. Он успешно провел их мимо семи деревень и вывел на необитаемую плоскую равнину, где в изобилии росли имбирные пальмы. Ехать было легко, но потребовалось два дня, чтобы пересечь ее, и Бёртон постоянно то терял сознание, то опять приходил в себя. И за это время его товарищам до чертиков опротивел неизменяющийся ландшафт — они не видели никакого свидетельства того, что вообще продвигаются вперед.

Наконец они добрались до края джунглей и начали пробиваться через них. Траунс и Спенсер по очереди прокладывали дорогу, в то время как Суинбёрн и Бёртон вели за ними лошадей. Бёртон сидел на своем жеребце, бесчувственный и неподвижный.

Много часов — так им показалось — они пробивались через лес, когда Спенсер, в очередной раз откинув с пути лианы, обнаружил себя лицом к лицу с носорогом. Зверь рыл ногой землю, фыркал и двигал головой из стороны в сторону, глядя на них маленькими водянистыми глазками.

Все подняли винтовки.

— Джентльмены, абсолютная тишина, пожалуйста, — прошептал Траунс. — Малейший звуки или движение, и он бросится на нас.

— Заткни свою закопченую воронку! — просвистела Покс.

— Вонючий свинопас! — прощебетал Фокс. — Кривая труба с отвислым животом!

Носорог громко рыгнул, повернулся и потрусил обратно.

— Ей богу! — воскликнул Суинбёрн. — Фокс быстро выучился!

— Хмм! — ответил Траунс. — В следующий раз, когда мы наткнемся на диких животных, я даже не выну винтовку. Вполне достаточно пары болтунов.

Перед самым закатом они вырвались из джунглей и нашли место для стоянки. Бёртон пришел в сознание, и, пока остальные спали, сидел около Спенсера, слушая скрипучие разговоры львов и смех гиен.

— Как ты? — спросил философ.

— Слабость. А ты?

— Уф! Страшно рад, что вся эта хренотень — ходьба и езда — на сегодня закончилась. Большая радость — играть в эти игры с моей хромой ногой.

— Твоя нога только слегка погнута, Герберт.

— Да-а, но ужасно болит.

— Невозможно.