— Да, конечно, в соответствующей обстановке, не так ли? — Нелидова выскользнула из его рук и закричала:

— Господа, а не проверить ли нам, что в столовой делается?

Все потянулись за нею. В большой комнате стоял уже накрытый огромный стол на резных ногах. Белоснежная льняная скатерть с фамильными вензелями и гербом была уставлена, как в доброе довоенное время, тончайшего фарфора тарелочками. Вилки, ножи и ложки лежали на серебряных подставках. Играли многоцветными огнями хрустальные бокалы и рюмки. Бутылки из подвалов Бордо и Ливадии гордо темнели на ослепительных салфетках. Сверкали графины с водкой. Блюда с изысканными закусками теснились вокруг них. («Умеет хозяин показать силу!»)

— Прошу садиться, господа! — провозгласил появившийся с другой стороны Семенов. — Галина Ивановна, ваше место!

— Пойдемте-ка! — Нелидова подхватила Безбородько под руку и подвела к Семенову:

— Сашенька, познакомься: я встретила своего старинного друга еще по Самаре.

— Очень рад, милая, — кисло, с явным неудовольствием произнес Семенов, — представь же нас.

Безбородько, не торопясь назвать себя, скрывая усмешку, ждал, как Нелидова выйдет из сложной ситуации.

Не теряя спокойствия, кротко взглянув на него — ни искры растерянности или злости не промелькнуло в ее взгляде, — Нелидова ответила:

Ты знаешь, в детстве мы дразнили его Жабой — у него все руки были усыпаны бородавками… (Безбородько от неожиданности кашлянул.) Но сейчас он уже выздоровел, ты не бойся… О, «товарищ» Гембицкий, как же мы не станцевали с вами этот замечательный вальс? Садитесь, господа, садитесь!

Началась трапеза. Вскоре подошли Уильямс, Авилов, барон Штейнингер, Сукин и другие, зазвенел хрусталь, послышались тосты.

— Ну как понравилась вам ваша кличка? — с ленивой иронией повернулась Нелидова к Безбородько. — Со мной ведь шутки плохи! Налейте, пожалуйста, мне вон из той бутылки. Мерси… Ах, до чего же благородна эта жидкость! Какой букет!..

— Да, о такой женщине, как вы, я давно мечтаю, — прямо посмотрел он на нее.

— Ах, месье, не лукавьте. Уберите этот красивый флер и недосказанность. «Мечтаю», — передразнила она. — Ведь я действительно читаю в вашей душе, как в открытой книге. Уж будьте откровенны до конца!

— То есть?

— Уж коли вы всё обо мне знаете, то вам известно то, что верные мужички в исправности содержат мое самарское имение и что домик мой в Самаре полон продовольствием. Стало быть, интерес ваш ко мне вполне объяснимый и сугубо материальный. И еще я видела, как вы смотрели мне на грудь. А хороша она у меня, сознайтесь?

— Сколько я могу судить, да. В общем-то, мадам, вы говорили почти правильно. — Он пристально глянул ей в глаза. — Не хотите ли отведать из той заманчивой древней бутылки?

— Почти? Что же неправильно? — Она приподняла брови.

— Есть еще такое старомодное слово «душа»: куда же его? — Он налил ей тяжелой темно-вишневой жидкости.

— Ах, вот как! Значит, вы через декольте душу мою старались разглядеть… Ах, незнакомец, до чего мне надоели все эти притворства, эти условности. Однова живем! Захотела — и беру мужчину, и не нужны мне никакие слюнявые слова «и буду век ему верна», а захотела — пью вино! — Она лихо опрокинула в рот столетней выдержки вино. — А не так давно, почесь намедни, — медленно выговорила она, — мы с дружками вол-ис-пол-ком жгли. Активисты там были, там и остались. Ничего — спала потом спокойно. Так как же насчет души-то?

— Спокойно? — Безбородько налил ей снова.

— Господа! — часто застучал ножом по столу Семенов. — Я предлагаю тост за наши святые идеалы, за нашу святую многострадальную Русь, за успех нашего правого дела!

С недоброй косой улыбкой Нелидова чокнулась с Семеновым, многозначительно посмотрела на Гембицкого, подняв в его сторону рюмку, и, не глядя на Безбородько, опять выпила залпом:

— И когда только кончится эта болтовня! Уж лучше пить. А я вижу, я все вижу, незнакомец! Споить меня хотите? Пожалуйста!

— Да, насчет души — без нее много проще, — промолвил Безбородько, глядя в ее захмелевшие глаза. — Легче и ясней.

— Обожаю прямоту в мужчине!

— Но только прямоту? — язвительно спросил он.

— Разумеется. — Она пренебрежительно пожала плечами. — Но это хорошо, это очень хорошо, что вы девственницу из себя не корчите, не то что эти словоохоты. Вам что, идеалы нужны или мое тело? Любовь к отечеству или мое имение? Вот то-то и оно!

— Когда мы встретимся?

— Мужчина торопится? Мужчине некогда? Все правильно! Слушайте: завтра я занята. Послезавтра приходите в «Европейскую», номер двести двадцать шесть. Ровно в два часа дверь будет отперта. Не стучите. Ах, незнакомец, — продолжала она, — вы только посмотрите, как они все жрут. И это главное. Хоть тут они откровенны. Я рада, что вы были со мной откровенны, у нас с вами дела пойдут. Кстати, как зовут вас, незнакомец?

— Василий.

— Василий… Василий… Для толпы подходит, легко затеряться. И бабам нравится. Это настоящее?

— Пожалуй, да.

— «Святая многострадальная Русь», — злобно передразнила она. — Мое имение — вот моя Русь! По какому праву я должна нищей оставаться, а?!

— Тише, родная, тише, — обернулся к ней Семенов. — Уж ты-то нищей не останешься. Нельзя тебе столько пить, скоро домой поедем, бабаиньки будем… Ну, не нервничай, деточка, не нервничай. — Он с укоризной посмотрел на Безбородько.