— Салам алейкум, путник!

«Вот бы мне его голос, — тоскливо подумал Адильджери, — таким рыком медвежьим любую толпу можно привести к повиновению».

— Уалейкум салам, добрые люди, — Адильджери подошел поближе, а юный джигит взял у него из рук поводья коня и привязал разгоряченного скакуна к дереву.

— Присаживайся, — сказал незнакомец. — Надеюсь, не побрезгуешь нашей бедной трапезой.

На небольшом медном блюде лежала лепешка копченого сыра, большой кусок просяной пасты, несколько кусочков халуа — сладкого кушанья из масла, меда и ячменной муки. Рядом с блюдом, на широкой и короткой дубовой дощечке

— вареная курица, пучок «медвежьего» лука — черемши — да соль в костяной коробке.

— Дай аллах, чтоб каждого путника приглашали к столь «бедной» трапезе,

— вежливо ответил проголодавшийся проповедник и сел на разостланную на земле бурку.

Хозяин привала тоже сел, а парень аккуратно разделил курицу по суставам и положил перед гостем лучшие части — ножки и желудок.

Адильджери отщипнул кусочек пасты и сказал:

— А вот юноша…

— Бати его зовут, — подсказал старший незнакомец. — А меня — Болет.

— Так вот, уважаемый Болет, пусть Бати тоже садится с нами. Ведь в лесу — это не в кунацкой. Походный привал…

— Садись, Бати, — пригласил Болет. — Наш гость… э-э.

— Адильджери.

— Да, наш старший — Адильджери, он правильно говорит. Здесь тебе не придется таскать новые кушанья и наливать нам мыхсыму. Дорога есть дорога.

Бати сел рядом с Болетом и скромно занялся куриной шейкой.

— Сколь приятно встретить в пути единомышленника — настоящего мусульманина, — положил начало «застольной» беседе Адильджери. — Ведь ты приветствовал меня, Болет, по мусульманскому обычаю, так?

— Это скорее по привычке, — усмехнулся Болет. — Ведь мы с моим каном

Бати несколько лет прожили в Крыму.

— О-о! — уважительно протянул Адильджери и отбросил в сторону обглоданную косточку. — Как бы я хотел там пожить!

— Не стоит, — возразил Болет.

— Не стоит?! — удивился Адильджери. — Среди правоверных!.. Не видеть вокруг себя ни одной языческой рожи — и не стоит? Да только ради этого…

— Не думай, милый земляк, что крымские татары, хоть они все поголовно и мусульмане, только и делают, что возносят молитвы аллаху, творят добрые дела и ведут благочестивые беседы. Они такие же люди, как и мы, только большинство из них развращено военачальниками и муллами — да, да, муллами тоже, и хотят, чтобы работали, накапливали им богатства другие люди, другие народы. Разве они не грабят адыгов? Разве мало в крымской пли турецкой неволе наших мужчин и женщин?

— Но зато ведь они несут в наши края высокий свет ислама! Когда мусульманство будет принято всем народом, то многое переменится к лучшему.

Болет покачал головой и ничего не сказал. Адильджери стал понемногу горячиться:

— Но как можно терпеть, когда еще добрая половина наших чувячников продолжает упорствовать в неверии!

— Человеку бывает нелегко отказаться от старых привычек.

— Так надо его заставить!.. — Адильджери с силон ударил кулаком по своему колену и чуть-чуть покривился от боли. — Заставить! Заставить!!!

— Нет, нельзя. Коран не позволяет.

— Как… не позволяет?.. — упавшим голосом спросил Адильджери. — Конечно, я пока еще не обучен грамоте и сам не читаю священную книгу, но многое из того, что в ней написано, я знаю. Знаю со слов двух-трех татарских мулл. Один мулла даже был гостем в моем доме почти целую зиму и каждый день учил меня молитвам…

— И сам при этом не показал себя большим знатоком Корана, — подхватил Болет. — Думаю, что так оно и было, дорогой мой еджаг. Ведь и среди мулл немало напыщенных невежд. Я не хаджи, но книгу мусульман читал внимательно. Правда, не на арабском, а на турецком языке. И хорошо помню оттуда вот такой аят: «Как могла бы уверовать хоть одна душа, если бы на это не было соизволения от аллаха?» Вот что сказано в сотом аяте из десятой суры — я легко запомнил эти числа: они прямые и острые, как стрелы.

Адильджери молчал.

— Могу привести еще одно место из Корана, — спокойно гудел своим рокочущим басом Болет. — Вот слушай: «Если было бы угодно нам, мы каждой душе дали бы направление пути ее…» Правильно, Бати? — вдруг обратился он к юноше.

Бати густо покраснел и кивнул головой.

Адильджери оторопело воззрился па парня.

Болет, казалось, не замечая его удивления, сказал пареньку:

— Лошадь нашего старшего, наверное, уже остыла, пойди напои ее.

Когда Бати отошел, он объяснил:

— Мальчишка учился в турецком медресе, знает книгу наизусть.

— О, аллах! — с завистливым восхищением вздохнул Адильджери. — Но мне все-таки непонятно одно, Болет: Как можешь ты, такой знающий, да еще и не простого рода, я это вижу по твоей одежде и оружию, — и вдруг защищать язычников!

— Я людей защищаю. Тех самых, кто кормит и одевает самих себя да еще и толпу дармоедов из «не простого рода».

— Постой, постой! — рыжая борода Адильджери мелко затряслась от гнева.

— Ты называешь дармоедами тех, кто наверху?