– Вот именно поэтому мы с тобой сейчас не в штабах, а здесь, в кабаках, заседаем.

– Слышь, Зеча, а может, подсядем? Познакомимся? Гляди, как заливаются. Не, я как тот волк из мультика: «Щас точно спою!» – Бугаец сделал даже попытку приподняться, но Зеча осадил его:

– Сядь, промокашка, не мельтеши и не порть людям праздника. А ты у меня сейчас не просто споешь, а взвоешь.

– Не понял?

– Заказчик вычел из общего гонорара ранее выданные нам командировочные на Волгу. Дескать, раз не полетели, а на месте всё решили, ранее выданная сумма автоматически сгорает.

– Вот ведь сука!!! Всё! Петь резко расхотелось. Резко захотелось выпить.

– Тогда придется переместиться в другое заведение – здесь, насколько я помню, не наливают.

– Не боись, всё своё ношу с собой, – хитро подмигнул приятелю Бугаец и достал из холщовой сумки пузатую армейскую основательно покоцанную флягу.

– И когда ты уже нормальную посуду заведешь? – проворчал Зеча. – С такими сейчас разве что «чёрные копатели» ходят.

– Ни фига! Сапог в бою надежней… Ты это, давай, кофий допивай. Пустая тара нужна…

Ленинградская обл.,

дер. Даймище,

27 июня 2009 года,

суббота, 23:46 мск

Единственная дорога, связующая базу с внешним миром, начиналась от покосившихся ржавых ворот и далее причудливо петляла по лесу, повторяя изгибы лежащей по левую руку реки. Реку звали Оредеж. На первый взгляд она казалась невеличкой, и требовалось немалое воображение, дабы представить, что на самом деле эта малышка в два с половиной раза длиннее той же Невы.

Славная то была речка. Тихая, щемяще-красивая. А уж в этих краях её обрывистые берега выглядели особенно живописно за счет многочисленных обнажений красных девонских песков, придававших окрестным пейзажам легкий налёт марсианскости. Неудивительно, что когда-то именно здесь Петрова-Водкина пробило на написание «Купания красного коня». Уж не знаем как там в залах Русского музея, но вот в местных декорациях красно-шкурная животина смотрелась бы вполне себе органично.

Белые ночи, немного посопротивлявшись для вида, потихонечку шли на убыль. С каждым днём сумерки становились всё концентрированнее и гуще, а потому спать в эти последние фантастические ночи выглядело полнейшим безумием. Тем более, когда ты молод, счастлив, влюблен, а размеры твоей персональной свободы стеснены разве что тисочками финансовых возможностей. Но ведь еще Боб Марли говорил, что «деньги не могут купить мир». А здесь и сейчас, в белую ночь в зачарованном лесу на берегах тишайшего Оредежа, деньги и подавно на фиг не сдались двум юным влюбленным. Ибо у них и так всё с собой было. Включая всепоглощающее юношеское либидо…

…Дорога кончилась как-то вдруг, упершись в асфальтовую чужеродность шоссе. Мишка и Ксения перешли сиротливо-пустынную в эту пору трассу, направляясь к конечной цели своего путешествия – кусочку дикого, буреломного леса. Для здешних основательно загаженных цивилизацией и застроенных дачниками мест такой лес теперь был почти в диковинку.

Мишка первым перескочил через придорожную канаву, галантно протянул руку девушке и, когда та прыгнула следом, поймал её, крепко притянув к себе. Молодые люди страстно поцеловались, после чего, взявшись за руки, углубились в лесные дебри, где их встретила звенящая невообразимая тишина. Разве что ветер слегка шуршал ветвями. Да похрустывали под ногами сухие прошлогодние ветки.

– Да нет тут никакой малины! – осматриваясь по сторонам, весело констатировала девушка.

– Конечно, нет. Я всё наврал.

– Ах ты, Мишка-врунишка! – Ксения шутливо стукнула молодого человека по лбу. В ответ он успел ловко перехватить её руку и снова притянул девушку к себе. Теперь уже с явным намерением перейти к более решительным, нежели поцелуи взасос, действиям. Подрагивающими пальцами он расстегнул несколько верхних пуговиц её просторной фланелевой рубашки и решительно просунул в образовавшуюся брешь свои, мгновенно сделавшиеся влажными, ладони. Легкого, почти неощутимого прикосновения к упругой девичьей груди оказалось достаточно, чтобы Ксения тихонько охнула и рефлекторно прижалась к Мишке всем телом. Глаза её мгновенно покрылись поволокой нестерпимого желания. Почувствовав это, Мишка вытащил ладони обратно и, скоренько расправившись с остальными пуговицами, попытался повалить девушку на траву.

– Мишка… Мишенька… Милый… Подожди… Сейчас… Пойдем, пойдем вот туда… Пойдем…

Продолжая тискаться-целоваться, Ксения подвела Мишку к запримеченной неглубокой воронке, коих в окрестных лесах, где когда-то шли жесточайшие бои, имелось великое множество. Воронка была доверху засыпана прелой листвой, придавая ей сходство с ложем, покрытым изысканнейшей периной. Мягко высвободившись, Ксения сняла с себя рубашку и, дрожа от возбуждения, постелила её поверх листьев. «Иди сюда», – хрипло позвала она, укладываясь. Мишка, судорожно взглотнув, завозился с брючным ремнем не сводя глаз с загорелой, правильной формы девичьей груди с крепкими сосками, которые манили, слегка содрогаясь при каждом движении. Расстегнув джинсы, он опустился на импровизированную лесную постель рядом с Ксенией, поцеловал в губы и принялся гладить девичьи плечи, переходя к груди и животу.

– Мишка… Милый… Милый мой, наконец-то мы одни – я хочу тебя прямо сейчас, прямо здесь, хочу, чтобы ты обнял меня покрепче, слышишь? – простонала девушка, и Мишка, перевалившись, лег на неё, упершись руками в края воронки. Два разгоряченных тела всё глубже погружались в листву, как в воду, как вдруг Ксения недовольно поморщилась и отчаянно замотала головой.

– Ты чего? – опешил Мишка, испугавшись, что и на этот раз у них снова всё сорвётся.

– Чем это здесь так воняет? Ф-фу, меня сейчас просто стошнит!