– Разберёмся… В какой он больнице?

Кирилл и лицом стал строже – это тоже врождённо-сословный приём демонстрации превосходства, когда в голове показательно вызревает план действий, который не мог зародиться до этого. Демонстрация превосходства при этом была выполнена без тени – даже оттенка! – высокомерия и лжи.

– В районной! В какой же ещё-то?

И действительно! Что, Антона в Кремлёвку, что ли, положат? Участкового-то!

– Надо собираться…

Решимость на лице Кирилла сменилась вполне понятной суетливостью, обусловленной не столько тревожной новостью, сколько слабостью головы после вчерашнего.

– Куда собираться? – это в шикарно-завлекательном домашнем халате вышла на голоса Диана. – Здрасьте!

Мариванна её ненавидела. Несостоявшаяся невестка. Так-то ненавидела бы – дойди у них с Антоном дело до свадьбы – а ведь шло! Но теперь ещё больше – это ведь она его – Антона! – бросила. Она! Господи! И кто ведь? Пигалица… Не пара она Антону, это ясно… Но не она его, а он её должен был бросить!

– В больницу! – Кирилл перебил мысли Мариванны своим почему-то оправдательным тоном.

– Подожди собираться. Сначала надо позвонить.

Диана рассуждала вполне трезво и спокойно, всем своим видом показывая, что просительница здесь больше не нужна – даже развернулась прямо перед лицом Мариванны, отправляясь за телефоном. Кира не качнул головой в согласии – он ею затряс. Мариванна поняла, кто тут по-настоящему сейчас главный… Вернее, главная! Делать, действительно нечего, тем более что эта… никакой вины за собой явно не чувствует.

– Ладно, Кирюша… Пойду я…

И, забыв про лифт, а может, проигнорировав или, как представилось Кире, испугавшись его, двинулась неуверенно к лестнице.

– Мариванна! Вы не беспокойтесь… Вы же были у него?.. Он же в порядке уже… Сейчас мы всё узнаем… И съездим… Обязательно!

Заверение своего непременного участия он уже виновато (всё-таки!) крикнул вниз на лестницу, выйдя из квартиры. Диана через секунду молча взяла его за рукав, спокойно завела домой и с силой захлопнула дверь. С силой – это чтобы та старая дура слышала.

– Куда съездим? Совсем мозги пропил?! – она максимально раскрыла глаза навстречу Кириному виноватому выражению лица. – Ты на себя посмотри… Пьяный ещё! Пива уже выпил! Куда съездим?!

Отвернулась и смягчённым, словно бы размышляюще-примирительным теперь тоном заговорила:

– Ты-то тут при чём? Тебя вообще там не было!

Кира попытался возразить, но успел только начальный звук издать, как последовало продолжение:

– Съездишь, съездишь! Но не сейчас… Ты мозг-то свой включи! Антон что там, в реанимации лежит? В критическом состоянии? Нет – сам же говоришь. Чего тогда суетиться? Больничный коридор топтать… Ах – друг ранен! Можно подумать! По пьяни подрался, а шуму-то… Да и в больнице сейчас уже не приёмное время, наверное… Не пустят! Да и Светка не звонила… Было б что – сказала бы! Надо ей тоже позвонить, узнать всё.

И Диана, удостоверившись в действии своих убеждений и видя, что муж снова откровенно расслабился, с телефоном пошла в комнату, где стояло её любимое кресло и рядом с ним на столике – пепельница.

А Кира со своим телефоном двинул на кухню поближе к холодильнику с пивом. Пока шел вызов, пытался понять, как надо бы разговаривать – бодрячком или участливо. Не успел решить – на том конце Антон не просто ответил, он грубо отшил:

– Я перезвоню!

И отключился. Похмелье снова стало тревожным – даже руки затряслись, когда подносил банку ко рту, да и глотки стали судорожными. Но ничего не оставалось, кроме как ждать ответного звонка в догнавшей-таки вчерашний вечер неизвестности.

Проснувшись утром и торопясь избегнуть обхода, Малой «дёрнул» постовую медсестру относительно своей цивильной одежды. Но уже тогда, когда та сначала поинтересовалась, зачем она ему (он непринуждённо рассказал про забытую в кармане «одну вещь»), потом затеяла рассказ о процедуре обращения к сестре-хозяйке, совместном с ней походе в гардероб и прочей материально-ответственной чуши, Антон пронзительно сообразил, что после кровавой поножовщины его одежда стала совсем даже не цивильной – пугающей! Она – одна штанина, по крайней мере, – порезана и залита кровью.

«Чёрт! – кивал он головой с озлобившимся выражением лица. – Не додумался мать попросить принести…»

Медсестра злобу на его лице приняла на свой счёт и стала сначала резко обиженной, но тут же – профессионально ласковой:

– Не расстраивайтесь вы так! Сестра-хозяйка скоро придёт…

Антон же в этот момент тоже подобрел… Но не от магии медсестры и не от предвкушения встречи с сестрой-хозяйкой. Он, вспомнив так – сугубо утилитарно – о матери, снова будто бы увидел её вчерашнее заплаканное лицо, почувствовал к ней такую жалость, памятно всплывшую из его слабого детского прошлого, когда они оба – мать и сын – неполноценные и несчастные бессознательно поддерживали друг друга своей искренней жалостью. Мать так и осталась там же – в своей доброте, ибо она было её естественным состоянием – сутью её души, а он ожесточился. Давно и тоже естественно до такой степени, что конкретно вот сейчас сначала подумал о необходимости её помощи в деле и только потом о начальном ужасе, который охватит её, когда она представит – а она представит обязательно! – почему его парадная одежда стала после драки негодной. И о возможном конечном – всеобъемлющем, фатальном! – кошмаре, если она эту одежду ещё и увидит! И ради чего он собирается жертвовать её покоем? Ради дела? Какого, к чертям, дела?! Это что – дело?! Психоз, мания преследования, больше ничего. Устремление воспалённого сознания…