Шрифт:
«Мы скупили несколько сотен экземпляров этой брошюры и потом выпустили ее в качестве «второго, исправленного и дополненного издания». Перед текстом был вклеен гектографированный листок, на котором была отпечатана басня «Лисица-казнодей» Фонвизина. В этой басне после хвалебной речи лисицы умершему льву крот шепчет собаке:
— О лесть подлейшая, — шепнул собаке крот. — Я знал льва коротко: он был пресущий скот, И зол, и бестолков, и силой высшей власти Он только насыщал свои тирански страсти. Трон «кроткого царя, достойна алтарей» Был сплочен из костей растерзанных зверей.Кончалась басня словами:
Собака молвила: — Чему дивишься ты, Что знатному скоту льстят подлые скоты?Ключевскому, явившемуся на лекцию, было преподнесено это «второе издание» и устроена бурная демонстрация. Часть студентов свистала и шикала, часть аплодировала Ключевскому. Столкновение между двумя группами приняло резкий характер. За выступление против Ключевского были исключены трое студентов.
3 декабря, с утра, было не до занятий. Естественники взволнованно обсуждали приговор, вынесенный правлением университета студентам за демонстрацию против Ключевского. Из общего гула вырывались негодующие возгласы:
— Несправедливо! Деспотично!
Раздался ржавый голос субинспектора:
— Предлагаю разойтись, иначе вызову полицию.
Гул, свист, улюлюканье заглушили его голос.
Инспектор побежал по коридору к выходу, испуганный, смешной, нелепо дергая головой.
Но поднявшийся шум был вовсе не по его адресу. Это студенты освистали отъезжающего графа Капниста.
Попечитель Московского учебного округа граф Капнист явился в университет, в актовом зале он принял депутацию студентов и ответил отказом на их просьбу вернуть в университет трех исключенных товарищей. Граф вел себя грубо, заносчиво, пообещал разогнать всех студентов и повесить на двери университета замок. Вот тогда-то и раздался свист, так напугавший субинспектора.
Услышав этот шум, к студентам вышел Зелинский. Своим обычным тихим голосом он посоветовал им разойтись. Совет подействовал.
Николай Дмитриевич пошел в свой рабочий кабинет. Шум словно переместился и шел теперь с улицы. Николай Дмитриевич быстро подошел к окну. Он увидел приближающегося на лошади обер-полицмейстера Москвы, окруженного лихими жандармскими офицерами. Во двор университета въезжала конная жандармерия.
Николай Дмитриевич быстро вернулся в коридор.
— Во дворе жандармы, вам не выйти. Прошу всех в лабораторию, — предложил он.
Студенты поспешили на приглашение профессора. Их было слишком много. Здесь оказались наряду с естественниками медики, юристы, филологи, географы.
— К столам и за работу, — спокойно распорядился Зелинский.
Когда полицейские, ворвавшиеся в университет, рысью побежали по коридорам и лестницам, в помещении химической лаборатории они никаких сборищ не застали. Субинспектор, охраняемый городовыми, сверлил глазами комнаты лаборатории. Здесь все работали. У всех в руках были колбы, склянки, какая-то химическая аппаратура. И здесь же между столами ходил, как всегда, корректный и спокойный Зелинский. Субинспектору показалось, что студентов слишком много, но в присутствии профессора он не посмел к этому придраться.
Однако, выйдя за дверь, субинспектор поделился своими подозрениями с приставом Ермолаевым, известным своей свирепостью и самодурством. Полиция снова ворвалась в химическую лабораторию и, несмотря на протесты Зелинского, произвела обыск.
До самого вечера Московский университет походил на осажденную крепость.
К этому времени московское студенчество имело уже свою крепкую организацию — землячества. Из 4 тысяч студентов в них входило 2 тысячи. Организованные 43 землячества были объединены Союзным советом. В ответ на бесчинства полиции Союзный совет землячеств выпустил письмо, в котором говорилось:
«Четыре года в университете не было беспорядков… В настоящее время полиция и охранное отделение открыто стараются вызвать беспорядки… От ректора и попечителя зависит удалить полицию, профессора могут способствовать тому, чтобы правление пересмотрело свой несправедливый приговор...»
В ответ на обращение студентов начались аресты. Арестованных студентов высылали без суда из Москвы, им не разрешалось жить в университетских городах.
Тогда подняли свой голос профессора. Минуя университетское начальство, попечителя и министра, они обратились к молодому царю Николаю Второму в защиту студенчества. Эту петицию подписали 42 профессора, подписал ее и Николай Дмитриевич Зелинский.
Всем отважившимся на этот поступок от министерства просвещения был объявлен строжайший выговор.
Так закончился второй год пребывания Николая Дмитриевича в Московском университете.
Новый, 1895 год начинался не более спокойно. Те же московские ученые снова выступили на защиту высланных и арестованных студентов. Среди высланных находились активные участники социал-демократического движения: Михайловский, Виноградов, Семашко, Дрелинг и другие.
Марксистские идеи стали проникать в среду московского студенчества еще с 80-х годов. Появились русские переводы Маркса, Энгельса, а в 90-х годах уже образовались марксистские кружки.