По дороге к дому Александру повстречалась освещенная сентябрьским солнцем мрачно-торжественная процессия. Погребальные ризы священников, городовые в белых перчатках, креповые банты на газовых уличных фонарях, факельщики в черных треуголках. Медленно двигался лафет с высоко поставленным гробом. Слышались только цокот подков о мостовую да сдержанный шепот лениво шагавших генералов, вылощенных адъютантов и скучающих дам в белых косынках сестер милосердия.

Вдруг, прорвавшись сквозь церковный звон, чей-то молодой голос бросил:

— Помните о Цусиме и Порт-Артуре!

Богомолец отыскал глазами говорившего. Это был студент. Взобравшись на чугунную ограду вокзального сквера, он выкрикнул:

— Царь и его опричники типа покойника, — он указал рукой на гроб, — довели Россию до неслыханного позора и разорения. Проклятие им!

Городовые бросились к оратору, но его грозной стеной загородили инвалиды с георгиевскими крестами на груди: они готовы были обновить костыли! Студент успел скрыться.

Вечером Богомольца радушно приветствовали в доме прозектора кафедры общей патологии Льва Александровича Тарасевича. Александр давно уже проникся к этому человеку глубоким уважением. Богомольцу импонируют его на редкость разносторонняя образованность, ненасытная жажда знаний, неусыпная деятельность для блага попранной родины, готовность принести ей в жертву всего себя. Не дальше как весной охранка узнала о значительной денежной помощи Тарасевича социал-демократам. За это его попытались удалить из университета, но под давлением студентов вернули обратно.

Долгие задушевные беседы с доброжелательным и чутким учителем стали для Богомольца потребностью. Лев Александрович — талантливый ученый, ученик и сподвижник И. И. Мечникова, в свою очередь, по достоинству оценил острый ум и неутомимую работоспособность ученика.

Молодежь часто собирается в доме Тарасевича по вечерам «на чай». За столом тут больше говорят, и часто в пузатом самоваре воды не убавляется. И в этот раз разговор не утихает. Ведь собрались люди, не видевшие друг друга три каникулярных месяца, и каких!

Восстал и был пленен броненосец «Потемкин». Университету, наконец, дарована автономия. Сформирован Союз младших преподавателей, находящийся в близких отношениях со студентами. Правые профессора демонстративно игнорируют его, злобно клевещут на руководителей — Тарасевича и Вериго. И вот сегодня эти похороны как вызов безыменным героям, погибшим у Зимнего дворца и на маньчжурской земле.

— Грабят, набивают карманы! — возмущался один из гостей.

— А что же мы можем? — спрашивает молодой Филатов.

— Протестовать! — горячится Богомолец.

— Пока существует царизм — свободы не будет! — нахмурился Лев Александрович.

— Это слишком, господа! — пытается утихомирить страсти хозяйка дома.

— Простите! — обращается К ней Богомолец. — Вы говорите: «слишком»? Измученных бесправием людей расстреливают на глазах у царя, а труп бездарного генерала, проигравшего не одно сражение, везут за десять тысяч верст, чтобы похоронить в собственном имении. Вдумайтесь только, господа… Нет, протестовать необходимо!

Богомолец чувствует на себе пристальный взгляд наставника и замолкает. Еще весной Тарасевич говорил ему:

— Не торопитесь, Саша! Пока не станете на ноги — вы наблюдатель. Сочувствующий, симпатизирующий, но только наблюдатель. Сыну каторжанки важно прежде всего получить высшее образование. Остальное придет позже.

В гостиной еще долго раздаются голоса, смех, слышны слова: «конституция», «свобода», «погром», а Тарасевич увел Богомольца к себе в кабинет. Решено, что Александр Александрович завтра же заберет подопытных животных из университетской лаборатории домой и продолжит работу по надпочечным железам: надо торопиться. Тарасевичу, видимо, все-таки придется оставить университет. А Богомолец под его руководством разрабатывает один из разделов своей диссертации — о влиянии цитотоксических [2] сывороток на надпочечные железы.

Расходились по домам под завывание ветра. На море начался шторм.

Тетя Лиза, стоя на крыльце, поджидает дорогого гостя. Наконец со звоном открывается невысокая калитка, и Богомолец-младший, теперь уже дипломированный врач, попадает в объятья близких. Оглушительно лает грозный по виду сенбернар Нора. Сдерживая волнение, Елизавета Михайловна что-то говорит Александру о его покойной матери.

— Да, она была бы безгранично счастлива! — подтверждает отец, глядя на сына.

Хозяева усадьбы большую часть дома сдали в аренду. Себе оставили только две комнаты. В первой уже накрыт праздничный стол.

Стоя, Александр торжественно произносит специально для отца первые олова традиционного факультетского обещания медиков:

— Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой права доктора медицины… обещаю во всякое время помогать по лучшему моему разумению прибегающим к такому пособию…

Отец тоже подымается и под громкие аплодисменты гостей обнимает сына. Медаль и диплом с отличием пошли по кругу.