— Какие гости! — воскликнула Наталья с нескрываемой иронией. — Наверное, случилось что-то очень важное, если сам Никита Шилов решил навестить бедную актрису.

Никита был настроен решительно. Он сел на стул в углу комнаты и серьезно сказал:

— Наталья, нам нужно поговорить.

— Неужели? — проворковала она, направляясь к нему. — А ты знаешь, что я по тебе соскучилась? Я уже несколько дней подряд просыпаюсь утром в своей холодной постели и думаю — ведь нам было так хорошо вместе. Почему ты не появляешься? Почему не звонишь? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

Без тени смущения она села к нему на колени и обвила его шею своими руками.

— Почему ты молчишь? Что случилось?

Никита не знал, куда деть руки. Краска смущения заливала его лицо. Вся его решительность, весь запал куда-то исчезли. Он отступил перед этой женщиной, от которой исходил густой аромат греха.

— Я хотел поговорить… о серьезных вещах.

— Что ж, прекрасно, — она чмокнула его в лоб и стала теребить волосы. — Поговорим.

Это было уже слишком, и Никита осторожно убрал ее руки со своего лба.

— Нет, так разговаривать мы не будем.

— Ах, вон оно что, — улыбка тут же сползла с ее лица. — Ты пришел замолвить словечко за своего друга?

— Да, я хочу знать, в чем дело. Почему ты не хочешь, чтобы он играл в моей пьесе?

На лице Самохиной появилось выражение глубокого сожаления.

— Но он просто не может играть. Он не чувствует роли.

— Я не согласен с тобой. Разве можно так свободно распоряжаться судьбой другого человека, пусть даже он тебе не нравится? Сергей сыграл в моей судьбе большую роль. Он, может быть, единственный человек, который всегда верил в меня. Что же получается в результате? Он должен уйти, потому что это не нравится тебе.

— Да, — спокойно сказала Самохина, — мне это не нравится. И я не собираюсь дальше смотреть на то, как он портит пьесу.

— Но он ничего не портит! — горячо заговорил Никита. — Да, может быть, Сергей еще неизвестный актер, у него нет такого имени, как у тебя. Ему нужно время, ему нужно лишь немного внимания со стороны партнеров, и тогда он полностью раскроется.

Самохина засмеялась.

— В этом нет никакой необходимости. Я его и так вижу насквозь. Позволь, я преподам тебе один урок, мой мальчик. Понятие «коллективизм» не имеет никакого отношения к актерской работе. Здесь все решает личность. Какой дурак однажды сказал, что актер может по-настоящему раскрыться только в окружении хороших партнеров? Чушь собачья! Человек должен надеяться только на себя. Если у него нет ничего своего, ему никто не поможет.

Никита подавленно молчал. Наталья встала и, поправляя платье, отошла в сторону.

— Господи, — пробормотал Шилов, — ты ворвалась в мою жизнь, как ураган. Мы знакомы всего лишь несколько дней, а у меня такое ощущение, как будто я всю жизнь с тобой прожил.

— Думаю, что для тебя это было бы слишком большой честью, — с легким презрением заметила она. — Если хочешь знать, то без меня твоя пьеса абсолютно никому не нужна. Никто не хочет знать, что ты там написал. Все хотят увидеть, что я сыграю.

Самохина била в незащищенное место. Удар был точно рассчитанным и жестоким. Никита еще попытался что-то возразить.

— Почему ты так говоришь? Васильев уверен в том, что это хорошая пьеса, а Сергей…

Самохина пустила в ход свой последний аргумент.

— Что ж, выбирай — или твой Сергей, или я! Решай, кто тебе важнее. Я даже думаю, что ты при желании сможешь найти для меня замену, но вряд ли с этим согласится режиссер.

— Я не хочу тебя менять, — с предательской поспешностью сказал Никита, — но все-таки Лисичкин мой лучший друг, пойми это. Как я ему об этом скажу?

— Боже мой, что за проблема? — фыркнула Наталья. — Ему скажет об этом Васильев. Или хочешь — я сама поговорю с ним?

Никита понял, что у него нет другого выхода. Лисичкину придется уйти. Но скажет ему об этом сам Шилов.

— Не надо. Я попробую все ему объяснить.

— Да? — с легкой насмешкой спросила Самохина. — И не боишься?

Он молча встал со стула и ушел из гримерки. Самохина проводила его презрительным взглядом.

Услышав о том, что ему больше нет места в пьесе Никиты, Лисичкин сорвался.

— Я сделал эту пьесу! Понимаешь? Я! Если бы не я, то ты бы сейчас сидел в своем Питере и бессмысленно марал бумагу! Кто пробивал постановку? Кто искал театр и режиссера? И после этого ты мне говоришь, что я должен уйти?

Это были справедливые слова, и у Никиты не нашлось слов возражения.

— Нет, ты скажи мне, — допытывался Лисичкин, — кому пришла в голову эта мысль? Васильеву или Самохиной? Кто это придумал?

— Неважно, — уклончиво сказал Шилов, — не в этом дело.

— А в чем дело? Дело во мне? Дело в том, что я голубой, да? Но я и сам еще толком не знаю, какой я!