Думаю, иногда это правда. Может, даже правда и на сей раз, если на то пошло.

А может, и нет.

Когда мне надоело слушать ее, я положил руку ей на живот и стал его поглаживать. Ее резкий вдох показал, что она этого не ожидала. Я опустил руку ниже, и она в предвкушении раздвинула ноги, и я положил ладонь между ног и стал ласкать ее пальцами. Вот просто так, просто лежа рядом с ней и заводя ее пальцами. Она закрыла глаза, а я смотрел на ее лицо, пока мои пальцы делали то, что они делали.

– О! О! О!

Пока я делал это, у меня встал, но я не чувствовал необходимости делать что-то еще. Когда она кончила, я просто остался лежать как лежал. Я закрыл глаза, член снова обмяк, и я лежал, слушая тишину в комнате.

Мой отец ушел, когда я был еще в пеленках. Во всяком случае, мне так сказали. Я его не помню и не убежден, что он был. Кто-то, конечно, сделал мамашу беременной, и явно не Святой Дух, но знал ли он об этом? А она – знала ли хотя бы его фамилию?

Так что меня воспитывала мать-одиночка, хотя в те годы такой термин не существовал. Сначала она приводила домой мужчин, потом перестала это делать. Она возвращалась домой и пахла тем, где она была, и пахла тем, что делала, но домой она приходила одна.

Потом она перестала делать и это и проводила свои вечера перед телевизором.

Однажды вечером мы смотрели какую-то программу, не помню, какую, и она сказала:

– Ты уже достаточно большой. Я думаю, ты уже играешь с собой.

Я знал, что она имела в виду. Но не знал, как на это реагировать.

Она сказала:

– Не надо стыдиться. Все это делают, это часть взросления. Покажи мне его. – И когда смущение парализовало меня: – Сними пижамные штаны и покажи мне свой член.

Я не хотел этого делать. И я хотел это сделать. Я был смущен и возбужден, и…

– Он становится больше, – сказала она. – Скоро ты будешь мужчиной. Покажи мне, как ты себя трогаешь. Посмотри, как он растет! Это интереснее, чем телевизор. О чем ты думаешь, когда трогаешь его?

Сказал ли я что-нибудь? По-моему, нет.

– О сиськах? – Она раскрыла халат. – Ты их сосал, когда был младенцем. Помнишь?

Я хотел отвернуться. Хотел перестать трогать себя.

– Я открою тебе секрет. Трогать свой член приятно, но еще приятнее, когда его трогает кто-то другой. Понимаешь? Ты можешь трогать мои сиськи, пока я буду делать это с тобой. Ну, приятно? Разве нет?

Я кончил ей прямо в руку. Думал, она рассердится. Она поднесла ладонь к лицу и вылизала ее дочиста. Потом улыбнулась мне.

– Не знаю, – сказала она.

Клаудия, моя блондинка. Я думал без особого интереса, насколько натуральна эта блондинистость. Вопрос остается открытым, потому что волосы у нее были только на голове.

Подумал, как бы моя мать это расценила. Единственной уступкой женственности было то, что она брила ноги – крайне неохотно.

Случалось, она заставляла меня это делать. Выходит из ванной, вся теплая от горячей воды, а я взбиваю пену и орудую безопасной бритвой. Через пару лет у тебя начнут расти усы, говорила она. Полезно потренироваться, потом-то бриться всю жизнь.

Я спросил Клаудию, чего она не знала.

– Мне просто хотелось приключения, – сказала она.

– Закройся от мира. Оставь его по другую сторону двери.

– Да, но в тебе чувствуется мощь, – сказала она. – Та самая, что влекла меня к тебе, притянула тебя через весь зальчик туда, где ты стоял, – это меня пугает.

– Почему?

Она закрыла глаза, тщательно подбирая слова:

– То, что происходит здесь, остается здесь. Разве не так?

– Как в Лас-Вегасе?

Она открыла глаза и заглянула в мои.

– Я проделывала такие вещи и раньше, – сказала она.

– Я шокирован.

– Не так часто, как ты мог бы подумать, но время от времени.

– В полнолуние?

– И я оставляла все это позади, когда уезжала. Как массаж. Как сеанс в спа.

– И домой к муженьку.

– А чем его это ранит? Он никогда не знал. И я, имея такую разрядку, вела себя с ним лучше.

Она не торопилась перейти к делу. Это было как наблюдать за питчером в бейсболе во время тщательно продуманного броска. По-своему интересно, когда ты уже знаешь, какой дуги ожидать в этой подаче.