– Люда, уже поздно что-то менять.

– Никогда не поздно! Какой у тебя там срок?

– Четыре месяца.

– Ну, в районной больнице аборт не сделают – это точно. Но сейчас же полно других специалистов! Ты газеты почитай: везде объявления – «Прервем беременность на любом сроке». На любом! А я так думаю, что и в районной сделают, да еще бесплатно, – с неожиданным вдохновением произнесла Людмила. – По социальным показаниям – кажется, именно так это и называется! Одна, без мужа, без работы, в коммуналке, средств к существованию нет… Сделают как миленькие!

– Люда, я не хочу.

– Это ты сейчас не хочешь… А потом как взвоешь, как за голову схватишься – да поздно! Скажешь – ах, Людка, почему я тебя не послушалась…

– Не скажу, – мрачно ответила Маруся.

Людмила вздохнула.

– Ты дурочка, – произнесла она с отвращением и тоской. – Я даже не ожидала, что ты такая дурочка… Мне тебя очень жаль.

– Спасибо хоть на этом, – вежливо ответила Маруся и положила трубку. Она не обиделась на подругу, равно как и вчера – на мать. В словах близких ей людей была своя правда.

В следующий раз Людмила позвонила Марусе на Новый год, сдержанно поздравила ее с наступающим праздником.

– Ничего не изменилось? – неожиданно спросила дрогнувшим голосом.

– Нет, – ответила Маруся, сразу поняв, о чем речь.

– Работу нашла?

– Нет. И ведь какая досада – токсикоз совсем прошел, я теперь нормальный человек! – с печальной иронией произнесла Маруся.

– Значит, живот уже виден… – вздохнула Людмила.

Раньше всего появилось осязание. Потом – слух. Смутно-смутно, словно издалека, до него стали доноситься какие-то звуки – извне, сквозь постоянный монотонный шум, который перемежался ритмичным сильным стуком. Этот стук не замолкал ни на секунду. Такой же стук он ощущал и внутри себя, только гораздо тише.

А потом темнота вокруг приобрела какой-то новый оттенок… или ему показалось? Так возникло зрение. Впрочем, смотреть пока было особо не на что.

И еще он осознал, что находится в какой-то определенной точке пространства, и это пространство иногда меняется, словно то, в чем он был, меняет свое местоположение – с горизонтального на вертикальное и наоборот. Иногда его вертело влево, а потом вправо, как будто вокруг воображаемой оси…

Он уже привык к тому, что он есть, и почти не вспоминал о тех далеких временах, когда его не было. Понял так же, что является частью чего-то целого, что больше и могущественнее его. Он полностью зависел от этого нечто и в то же время чувствовал свое особенное местоположение, которое его полностью устраивало.

Иногда, тоже извне, приходили какие-то странные ощущения, которые то нравились ему, то пугали его. Даже злили… Или это радовалось и злилось то целое, частью которого он являлся?

Он двигался – то вытягивался, то сжимался. Он постепенно привыкал к тому, что покой сменяется беспокойством. Он научился ловить те особенные состояния счастья и нежности, которые неизвестно по какой причине вдруг волнами захлестывали его, тоже приходя откуда-то извне…

– С наступившим тебя! – завопила Кристина Пескова, вынырнув из-за угла в огромной коричневой шубе из искусственного меха, делавшего ее похожей на медведя.

От Кристины забористо пахло духами, но Маруся больше не волновалась из-за того, что ее стошнит. Теперь она чувствовала себя великолепно.

– Кристина… Тебя тоже! – улыбнулась Маруся. – Как отметила?

– Отлично! Ну, как дела? Так редко тебя вижу, соседка…

– Вообще-то я почти всегда дома – не работаю, – призналась Маруся. – Нет, вру – еще часто выхожу гулять днем…

– Заходи в подъезд, а то холодно! – Кристина схватила ее под руку, пропихнула в дверь.

– Да, мороз… – послушно согласилась Маруся.

– Лентяйка! А я ни свет ни заря из дома выскакиваю, домой – только когда темнеть начинает… Слушай, а чего ты бездельничаешь, а?

Маруся пожала плечами – ей было неловко говорить о том, что работодатели пугаются каждый раз, увидев ее новенький, не слишком большой, но уже угрожающе-круглый животик…

Потом вздохнула и распахнула полы широкой, очень теплой и легкой итальянской дубленки, когда-то подаренной ей Арсением.

– Гляди.

– Ты чего? Куда глядеть-то? – весело удивилась Кристина, а потом вдруг ее тонкие, выщипанные бровки, странно контрастировавшие с массивным широким лицом, стремительно поползли вверх. – Ты… Маруська, да ты что? Неужели?

– Ага! – тоже развеселилась Маруся. Она чувствовала: Кристина – другая, ей можно сказать свою тайну, не боясь быть непонятой.

– Марусечка… – ахнула Кристина, тщетно пытаясь нашарить кнопку лифта и во все глаза глядя на Марусин живот. – А кто – известно уже?