"Всю Европу, наверное", – сказал кто-то,

Сергей Иванович улыбнулся и вынул из кармана бумажный квадратик размером меньше самой маленькой почтовой марки,

"Два с половиной миллиарда квадратных метров – это квадрат со стороной в пятьдесят километров, – сказал он. – Вот этот квадрат в масштабе глобуса", – и он приложил белый клочок к тому месту Европы, где находился Париж.

Класс загудел.

Так мизерна была белая точка, что она покрыла только столицу Франции…

Сергей Иванович был большим мастером на такие сравнения.

Вечером, дома, я перелистал все три учебника "Новой истории", В них было шестьсот семьдесят страниц. Тысяча лет жизни человечества укладывалась в эти страницы. На войны приходилось восемьсот.

Как давно это было! Год… нет, уже больше года назад, А письмо матери я закончу сегодня. Может быть, оно каким-нибудь образом дойдет до дому. Напишу о том, как странно идти вот так по пустынному шоссе – впереди пленный, а сзади я с карабином, вокруг поля, трава, небо и отдаленный гул перекатывающейся по горизонту орудийной пальбы. Странно, что никак не могу привыкнуть к мысли, что я на фронте и уже участвовал в первом бою. Странно, что могу распоряжаться чужой жизнью…

Когда раньше, в тылу, я слышал слово "фронт", у меня екало сердце. Мне казалось, что на фронте сплошной огонь, непрерывные бои и каждую минуту гибнут люди. А на самом деле все намного проще, и, честное слово, я даже не заметил, как стал солдатом.

…Хатки Эльхотова поднялись впереди неожиданно, словно из-под земли, На краю станицы, возле водоразборной колонки, солдаты в пропотевших пилотках заливали воду в радиаторы грузовиков. За плетнями трещали мотоциклы, В осыпающихся садах стояли бронетранспортеры и пушки. Проехала полевая кухня. Из ее трубы шел дым, кашевар, стоя на подножке, на ходу помешивал в котле черпаком. Все двигалось, спешило, к чему-то готовилось.

У контрольно-пропускного пункта нас остановили. Младший лейтенант, вероятно караульный начальник, и молоденький солдат с винтовкой в руках с любопытством оглядели меня и пленного с головы до ног. Наверное, они тоже впервые в жизни сталкивались с вражеским солдатом вот так – лицом к лицу.

– Откуда?

– С переднего края, – ответил я.

Меня почему-то обозлил вопрос солдата. Откуда я еще мог вести пленного, как не с передовой?

– Говорят, немцы провели разведку боем? – полюбопытствовал солдат.

– Было, – ответил я, едва сдерживаясь, чтобы не послать солдата куда подальше. "Говорят!", "Разведка боем!" Побывал бы ты сам в этой разведке…

– Жарко было? – спросил лейтенант,

– Два раза атаковали, Где у вас штаб?

– Прямо по улице, потом налево, В школе.

Солдат отодвинулся, пропуская нас.

– Комм! – приказал я немцу.

Наконец мы добрались до кирпичного здания школы. Все окна были распахнуты на улицу. Из одного доносился быстрый треск пишущей машинки, у другого стоял пожилой майор и, прихлебывая из алюминиевой кружки, читал какую-то бумагу.

– Кому сдать пленного? – спросил я часового у входа,

– Ты где его подхватил? – удивленно спросил часовой, уставившись на немца.

– На передовой,

– Вот черт! – восхищенно сказал часовой, – Ты из какой части?

– Из взвода сержанта Цыбенко. Пехотный резерв.

– Товарищ майор, "языка" привели с переднего, – доложил часовой в окно.

Майор поставил кружку на подоконник.

– Давайте сюда.

Я ввел немца в просторную комнату, в которой раньше был класс. На стене еще сохранилась черная доска, и даже на лоточке для мела лежала ссохшаяся белая тряпка. Учительский стол был завален какими-то папками и бумагами.

– Где сопроводительная? – отрывисто и не глядя на меня спросил майор.

– А… никакой сопроводительной мне не дали, товарищ майор. Просто приказали вести.

– Черт знает что! – сказал майор.
– Арефьев! – крикнул он в окно. – Переводчика сюда. Живо!

Он сел за стол и стал разглядывать пленного. Немец стоял у доски, опустив руки по швам, и, отвернув лицо от майора, уставился на какую-то точку в стене. Казалось, ничто его уже не интересует; ни человек, который находился перед ним, ни дальнейшая судьба, ни сама жизнь. Он как бы весь ушел сам в себя, даже в глазах не осталось намека на движение мысли, Они застыли, не мигая, как две стекляшки. От этого оставалось какое-то тягостное впечатление.

– Товарищ майор, разрешите идти? – попросил я.

Майор ничего не ответил, даже как будто не услышал вопроса. Пришел переводчик с двумя сержантскими треугольничками в петличках" придвинул еще один стул к столу, сел. Потом в класс вошли какие-то офицеры в рыжих, выгоревших гимнастерках. Майор развернул на столе топографическую карту и сказал переводчику:

– Начнем.

Переводчик вынул из планшета лист бумаги и карандаш и сказал пленному:

– Неер коммен.

Немец подошел к столу,