– Но… – Я помотал головой. – Ты же сам говоришь, что у вас был шанс уйти!

– Да я тебе говорю: не в том дело! Не в том, понимаешь? Вдвоем мы, может быть, и выбрались бы. Вдвоем… Девочка эта его чертова, сирена увечная! Не брошу, и все тут…

– Да что ты мне про эту девочку?! – не выдержал я. – Ну и бросили бы ее, на фиг! Что мы, мало паучих кончили после этой девочки? Ну не убили бы одну из следующих, а просверлили бы ей лоб, или что там еще надо! Другую точно такую же сделали бы, а то и получше! – Господи, как только ему самому-то это все не очевидно?! – Это же…

Я осекся.

Виктор очень внимательно посмотрел на меня. Без злости, без раздражения. Наоборот, с каким-то редкостным интересом. Изучая.

– Что? – спросил я, поежившись.

Он вдруг рассмеялся. Смехом обреченного.

– Дур-рак… – почти ласково выговорил он. – Ты что, в самом деле… О-о господи… Крамер, какой же ты еще щенок, а…

И на этот раз его фирменная улыбочка действительно взбесила меня:

– Ты можешь нормально говорить?!

– Да если бы в этом было дело – поймать еще одну паучиху и довести ее до кондиции тренажера… – Виктор покачал головой, все разглядывая меня, и безнадежно цокнул языком. – Ох, Крамер, какой ты все-таки еще щенок… Зубастый, жестокий, но глупый щенок… Ты что, ни разу в заднюю комнату не заглядывал?

Я нахмурился:

– Что за задняя комната?

– Ну за разделочной! Или ты ее только в разделочной и видел, на столе?

– Ну да… – На столе. В разделочной. Я никак не мог понять, про какую заднюю комнату он говорит.

– За столом дверь. А за ней еще почти полдома.

– Ну да. – Я пожал плечами. – Где-то же должны стоять клетки с крысами…

– О боже! Ну ты и идиот, Храмовник! Да при чем тут крысы? Ты что, думаешь, что она всю жизнь на этом столе лежала? Целыми сутками?

Хм… Да я даже не задумывался об этом…

– За крысярней, дальше по коридору, ее комната… Или ты даже в крысярню не заглядывал?

– Нет…

– Тьфу! – от души выдал Виктор. – И вот с этим щенком… За что? – закатил он глаза. – Господи боже мой, за что?

Я сидел и молчал, переваривая. Старик… И эта… Неужели Старик…

Девочка… Я-то думал, он шутит. Как с любимым молотком. Даже палач, наверно, с нежностью относится к своему топору…

Но…

– Он бы не ушел без нее. А втроем нам было уж точно не проскользнуть незаметно.

– И ты оставил его…

– И я оставил его, – сказал Виктор. – Их.

Я потер лоб.

Мне вдруг стало жарко. Я чувствовал, что уши горят. Он оставил там Старика и думает, что Старик мертв. Но… Он оставил его живым… Живым.

– А ты точно знаешь, что они его убили?

Виктор поглядел на меня.

– Она, – уточнил я. – А если она взяла его живым?..

– Нет, – мотнул головой Виктор. – Не могла.

О черт! Опять эта безапелляционность, словно он знает все на свете, как Господь Бог!

– Но ты же не видел, как они его взяли! Он же наверняка прикрывал тебя, когда ты бежал! Так откуда же ты…

– И девочка, – сказал Виктор.

– Что?

– Старик и его девочка. Они вместе прикрывали, пока я уходил. Она помогала ему держаться, когда та сука начала нас дрючить.

– Девочка?.. Помогала ему?.. Да она же вроде даже думать не умеет… Она же…

Виктор опять отвернулся от меня и вздохнул.

– Ох, ну и щенок… – Он безнадежно покачал головой. И вдруг взорвался: – Да при чем здесь – думать?! Она его на эмоциях защищала, без всякого думать! Чувствовала, что он в опасности, и прикрывала от той суки насколько могла! Помогала держаться! – И вдруг сник. Договорил тихо-тихо: – Он думал, мы сможем удержаться… Не хотел ее оставлять, думал, что удержимся… Если бы мы сразу пошли, то я бы его вытащил. А потом… Потом было уже поздно… Потом я его уже никак не мог вытащить…

Он махнул рукой и замолчал.

Я молчал, но смотрел на него. И он чувствовал взгляд. Снова заговорил.

– Он вколол ей этой дряни, чтобы живее была. Прямо из шприца в вену, две дозы сразу. А еще две зарядил в капельницу.

– Две сразу?.. У нее от одной-то чуть жилы не лопались… И еще две в капельницу?..

– Да не ей, дурак! – рявкнул Виктор с неожиданной злостью. – Капельницу он себе поставил! – И как сломался. Едва слышно: – Та сука хотела взять его живым, это он чувствовал… Только живым он ей даться не мог…

Себе?.. Ту дрянь – себе?..

Меня передернуло.

Господи…

Не знаю, что творилось на душе у дьяволицы, когда ее скручивало от ярости так, как на том столе. Даже не могу представить.

От одной дозы.

А Старик – себе… Две.

Это же себя самого живьем в ад отправить. Насовсем, без надежды вернуться. Это дорога в один конец. И там, на том конце, хуже, чем бывало у девочки. Она-то была уже почти изношена этой дрянью, и так уже почти сумасшедшая…

– Уж лучше бы пистолет… – прошептал я.