Начинало светать. Привязав себя друг к другу покрепче, мы сейчас же снарядили шлюпку и прикрепили ее длинной бечевкой к перилам лестницы, ведшей в каюту. Так как этот трап находился теперь в горизонтальном положении и ходить по ребрышкам ступенек было не особенно удобно, да и ползанье по палубе оказалось довольно утомительным, то мы решили, что, покончив обязательную работу, имеем право снова лечь спать и хорошенько отдохнуть.

В нашей каюте было очень уютно, если не считать непривычного положения каждой вещи. Только лампа висела совершенно вертикально с наклонного потолка и горела так ярко, словно ей не было никакого дела до окружающей обстановки. Мы погасили ее, устроились, как могли, удобнее в нижних уголках каюты, и крепко заснули.

Разбудил нас среди бела дня возобновившийся грохот в трюме. Опять сильно качало.

Мы посмотрели на лампу: она раскачивалась, приближаясь все больше и больше к одной стороне, — и вдруг повисла неподвижно, прижавшись к потолку… В ту же секунду мы перекувырнулись через голову — и сели.

Осмотревшись, мы увидели, что сидим на стенке, ближайшей к носу парохода. Над нами была противоположная стенка с приделанными к ней койками. Пол и потолок стояли вертикально, а дверь приходившаяся теперь на аршин от нового пола, открылась от толчка, и через нее был виден коридор, подымавшийся вверх, как труба плавильной печи… Действительно, пора было уходить!

Вылезши в коридор и цепляясь за ручки всех дверей, за лампы и карнизы, мы добрались до лестницы. На этот раз она очень удобно спускалась к двери, выходившей на палубу. Но открыв эту дверь, мы увидели, что палуба стоит отвесно, как стена какого-нибудь дома, а там, внизу, фут на двадцать ниже нас, тихо колышется на небольших волнах наша нагруженная шлюпка…

Солнце сияло весело и ярко. Мы сразу не сообразили, в чем дело, и поспешили спастись: Самми первый спустился по канату и, взявшись за весла, поставил шлюпку вплотную к палубе; затем, болтая ногами и сразу ссадив себе кожу на ладонях, спустились мы с Андерсоном. Потом мы отплыли, как можно скорее.

Остановившись на таком расстоянии, которое казалось нам безопасным, мы сложили весла и с сожалением стали наблюдать, ожидая, что вот-вот «Аделаида» опустится на дно Атлантического океана.

Но «Аделаида» стояла вверх кормой, как окаменелая.

Постепенно зыбь улеглась окончательно. Вокруг нас до самого горизонта словно растянулось огромное зеркало… Солнце стало склоняться к западу, и бесконечная гладь приняла чудный зелено-синий оттенок. Не слышно было ни звука, не видно ни одного паруса… Казалось, на всем свете живы были только дельфины, выскакивавшие по временам из воды, да мы трое…

И мы продолжали сидеть, с кислыми физиономиями, опершись локтями на колени и не спуская глаз с удивительной фигуры «Аделаиды».

Вилльям Андерсон первый вспомнил, что мы еще ничего не ели, и принялся раскладывать на скамеечке разную провизию.

Пообедали, поговорили. День прошел. Наступила дивная тропическая ночь, с яркими звездами и луной. Поужинали. Вилльям Андерсон лег после ужина спать, велев разбудить себя, когда будет крушение, но скоро проснулся сам и просидел с нами до рассвета.

На востоке загорелась заря. Мы посмотрели восход солнца и позавтракали; потом пообедали… Еще день прошел! Больше мы не могли выдержать.

— Послушайте, — сказал Вилльям Андерсон: — грести нам некуда… а «Аделаида» держится так вторые сутки. Я думаю, что груз улегся окончательно, ничего не поломав, и судно простоит в таком положении еще очень долго… Самми!

— Что?

— Греби домой.

Самми с удовольствием взялся за весла, я за другие, — и через пятнадцать минут мы подошли к «стене» нашего пловучего «дома». Канат, привязанный к перилам лестницы, висел сверху, из дверей, как мы его оставили, и Самми, влез по нему, как обезьяна. Затем он втащил канат к себе и завязал на нем несколько узлов, после чего уже спустил его снова. Тогда и мы с Вилльямом, благополучно выбрались наверх, хотя порядочно устали от гимнастики.

Взойдя по лестнице с большим удобством, хотя ступая не там, где полагается, а по другим- бочкам ступенек, — мы прежде всего сделали осмотр каютам, и хозяйству. В кладовой и в помещении повара была масса с'естных припасов и всего необходимого, хотя многие вещи перемешались и находились в самых неожиданных местах.

Мы решили, устроиться в двух каютах: нашей прежней и кают-компании, помещавшейся на самой корме. Собрав побольше одеял и подушек из всех кают, мы устроили себе отличные, мягкие постели, гораздо шире и удобнее коек, напились чаю при уютном свете лампы, при чем не могли только воспользоваться столами, привинченными к своему месту и торчавшими теперь вертикально, — и собрались спать. Когда Самми, запирая дверь на палубу, заметил, что идет дождик, Вилльям Андерсон с наслаждением потянулся и проговорил:

— То-то!.. Теперь в шлюпках, в открытом море, насквозь промокнешь, а у нас — вон как чудесно!

На следующий день, когда разговор зашел о том, что неудобно лазать и прыгать по привинченной мебели, Самми неожиданно вспомнил, что он видел лестницу с железными крючками в помещении повара. Каюта эта была ближе всех к машине, то-есть на несколько сажен ниже нас. Цепляясь за что попало, мы спустились по коридорчику, словно в колодец, и открыли дверцу, бывшую у нас прямо под ногами.