Уже второй день дул холодный ветер. Тайга казалась теперь совершенно вымершей. Звери попрятались в свои убежища, и даже проворная белка не решалась перебежать по деревьям, чтобы переменить гнездо, и беспокойно ворочалась от укусов блох, кишевших в моховых стенках ее жилища [14] .

Мы сидели в шалаше, выстроенном из молодых пихточек, под толстой ветвистой пихтой, поросшей мхом. Посредине шалаша тлела большая колодина. Порывы ветра ежеминутно врывались к нам через плохо заставленный вход. Они раздували огонь, подхватывали золу и разносили по всему шалашу. От этого у нас слезились глаза. Нас было трое: Пастагаш-шорец [15] — старый охотник, я — этнограф и Актеш — белая собака Пастагаша. Не хватало только Чубая. Чубай — товарищ Пастагаша — уже много лет скитался с ним по тайге, гоняясь за зверем. Я убедил Пастагаша и Чубая взять меня с собой в тайгу поохотиться для того, чтобы лично наблюдать и описать охоту.

Третьего дня, накануне вьюги, Чубай встал на лыжи и отправился на высокую гору Мустаг, вблизи которой мы раскинули свой стан. Чубай ушел поискать следов оленя или «сохатого» (лося), водившихся в этих местах, и с той поры еще не возвращался. Меня его отсутствие очень беспокоило, так как, уходя, Чубай взял с собой лишь ружье, топор да несколько горстей «толкана» (ячменного толокна). На нем была легкая короткая куртка из грубого холста, без воротника, даже не подбитая мехом. В такой одежде он где-то ночевал уже две ночи. Вероятно, Чубай наткнулся на след оленя, погнался за зверем и был застигнут вьюгой. Пастагаша отсутствие товарища, повидимому, не очень беспокоило. На мой вопрос: «Как ты думаешь, Чубай вернется?» — он ответил:

— А куда денется! — и спокойно сплюнул в сторону.

— Как куда денется! — продолжал я. — У него еды нет, одежда плохая, еще замерзнет где-нибудь…

Пастагаш усмехнулся, набил табаком маленькую трубочку и сказал:

— Не бойся, не замерзнет. Если спички взял, не хуже нас с тобой ночует.

Буря, должно быть, начала уставать. Затишья между порывами ветра стали продолжительнее. Костер ярко разгорался. Мы с Пастагашем протягивали к нему озябшие руки, ложились набок, заголяли спину и подставляли ее теплу. Актеш так близко подвинулся к костру, что в нескольких местах спалил себе шерсть. Едва мы успели разогреть спину, как новый порыв ветра с особенной яростью ворвался в шалаш и швырнул на нас полные пригоршни снега и золы. Пастагаш не выдержал. Он быстро поднялся и, взяв топор, вылез наружу. Через минуту я увидел, как он наглухо заделывал вход. Обратно он возвратился, подкопавшись под одну из стенок.

— К вечеру хорошо будет, — пробормотал он, отряхиваясь от снега.

— Почему ты так думаешь?

— Мустаг видно стало. Показал свою голову старик, — ответил Пастагаш, усаживаясь у костра.

Под «головой» Мустага Пастагаш подразумевал вершину горы, которая все время была закутана в тучи. Пастагаш порылся в углу и достал пару белок, убитых несколько дней назад. Он положил их вблизи огня, чтобы отогреть.

— Обедать будешь? — обратился он ко мне, показывая рукой на белок. — Вот когда мы подолгу промышляем в тайге в морозы, едим шибко много. Ночью и то раза три-четыре встаем обедать. Белку есть надо. У ней мясо сладкое. Ты только больше ешь, так-то лучше будет!

Убедившись, что белки оттаяли, Пастагаш стал снимать с них шкурки. Сделав надрез ножом, он затем действовал зубами. Не прошло и двух минут, как белки были ободраны. В таком виде они весьма непривлекательны. Их длинный голый хвост и когтистые лапки напомнили мне крыс. Пастагаш приступил к потрошению. Вынув желудки (лакомый кусок), он положил их на горячие угли, а остальные внутренности, за исключением прямой кишки, бросил вместе с белками в котелок с талым снегом и повесил кипятить.

— Как ты думаешь, Пастагаш, откуда белка берется? — полюбопытствовал я.

— Как откуда? Из тучи падает, — ответил он, переворачивая колодину.

— Почему же тогда не каждый год белка бывает? — спросил я, заинтересованный его ответом.

Пастагаш снова закурил трубочку, выпустил изо рта целое облако дыма, сплюнул в сторону и сказал:

— Вот ты говоришь, белка не каждый год бывает. Это правильно. В иной год, как нынче, белки совсем мало. Только это не из-за тучи. Это если Мустаг выиграет, тогда белки много будет.

— Как же это Мустаг выиграет? — перебил я его. — Ведь Мустаг — гора!

Пастагаш усмехнулся:

— Мустаг хотя и гора, а такой же мужик, как и мы с тобой. Ты русский, тебе и кажется — гора, да и все. А по-нашему, у каждой горы свой хозяин есть. У которой — мужик, у которой — баба, а только хозяин везде есть. У Мустага хозяин — мужик, он на нем и живет. У Абакана — тоже мужик. Они друг к другу в гости ходят, в карты играют. Иной раз по нескольку месяцев играют. Вместо денег у них идет белка. Если Абакан проигрывает, он белку к Мустагу гонит, и у нас ее много бывает. Если наш Мустаг проиграет, к Абакану белку отошлет, а мы голодом сидим. Горы — они такие же люди, так же и вино пьют, понял?

— Понял, — ответил я. — Ну, а пьяными горы бывают?
–

— Пьяными?.. — Пастагаш задумался. — Не знаю… Поди, не бывают, — сказал он, уменьшая огонь под котелком.

Я взглянул в котелок. Вода в нем кипела ключом, белки в ней ныряли и вертелись. Пастагаш достал испеченные желудки и один из них дал мне. Вкус его отзывал пихтовыми шишками, которые и составляют содержимое желудка. Желая продлить разговор, я обратился к охотнику:

— Послушай, Пастагаш, а кто-нибудь видел хозяина Мустага, какой он?