— У меня в этом галстуке совершенно идиотский вид.

— Ну, тогда не надевай его.

— Знаешь что? Я его не надену. Мне все равно, что они скажут. – Он снял галстук и швырнул его на кровать. – Все, пошли!

— Погоди, а мне-то что надеть? – крикнула я.

Его нервозность передалась мне и все возрастала.

— Не знаю, что-нибудь красивое.

Я понеслась в свою комнату и переоделась в единственный свой приличный наряд: винтажное голубое платье до колен в стиле 1950-х годов.

— Не годится. Слишком яркое и слишком короткое.

Черт! Нужно было взять что-нибудь напрокат. Я вернулась к себе и переоделась в черные брюки, которые носила на работу, а на плечи накинула мамину черную кашемировую шаль. Если он хочет от меня вдовьего вида, он его получит. Потом я откопала какие-то остатки косметики, завалявшиеся еще с Австралии, и бросилась в ванную.

Когда я замазывала остатками консилера темные круги под глазами, в ванную ворвался Октавио. Глядя в зеркало из-за моего плеча, он принялся терзать свои волосы расческой.

— Все будут мне твердить, что у меня слишком длинные волосы, – простонал он.

— Нормальные у тебя волосы. Я же их только что подстригла…

— Нет, ты не понимаешь… Это мои родственники с папиной стороны.

Октавио уже рассказывал мне, что его родня по отцовской линии весьма консервативна и смотрит на него как на «проблемного племянника», который всегда был «неуправляем» и, очень вероятно, «слетел с катушек». Все мужчины в его семье были либо юристами, либо дипломатами, но Октавио занимался музыкой. Другой причиной для семейного беспокойства было то, что он еще не был женат. И сегодняшнее событие означало, что женится последний из его кузенов и старшее поколение могло бы расслабиться и вздохнуть спокойно, если бы не Октавио.

Мы повернули на второй уровень шоссе Периферико (строительство второго яруса над южным участком шоссе было одним из множества общественных работ, выполненных в пору губернаторства Обрадора), и наш автомобиль остановился, выехав в хвост очереди из стоящих машин. Октавио ударил кулаком по рулю.

— Только в чертовой Мексике бывают пробки в субботу утром: стадо дебилов едет на обед к родителям своих супругов, – пожаловался он и взглянул на часы. – О, боже, мы опаздываем!

Он вдавил большой палец в кнопку гудка и держал ее несколько невыносимых секунд, а потом с обреченным видом снова откинулся на спинку сиденья.

Потом повернулся ко мне:

— Знаешь, я понятия не имею, как им тебя представить.

— Я твоя соседка. – Это казалось мне достаточно очевидным.

— Нет. У них это просто не уложится в голове. Собственно, не говори им, что мы живем в одной квартире.

— Тогда представляй меня как свою секс-рабыню, – сострила я.

— Знаешь что, я буду представлять тебя как свою партнершу по сексу… Ха-ха! – Он запрокинул голову и истерически расхохотался. – Представляешь, какие у них будут лица! «Тетушка Грасиэла, дядя Роберто, позвольте познакомить вас с моей партнершей по сексу из Австралии», – не унимался он.

Но мне было слишком не по себе, чтобы разделить его веселье по поводу этой гипотетической ситуации.

Наша машина продвигалась по шоссе дюйм за дюймом. Кажется, мы провели в пробке несколько часов. Когда мы прокрались в церковь и нашли свободное место где-то на задней скамье, в нашу сторону обернулись обеспокоенные лица. Гости были в черном: в черных костюмах, черных платьях, в черных туфлях на высоком каблуке, – как будто здесь была не свадьба, а похороны. Октавио оказался прав насчет голубого платья.

В отдалении виднелись жених и невеста, стоящие на коленях перед кафедрой, с молитвенно сложенными руками. На кафедре под распятием стоял седовласый человек в белом облачении и монотонно бубнил что-что в микрофон. Слова сливались друг с другом, эхом раздаваясь под сводами церкви и превращаясь в один усыпляющий звук. Но впасть в дремоту нам не давало то, что постоянно требовалось вставать с места и петь, а потом опускаться на колени для молитвы.

— Сколько это еще продлится? – шепнула я Октавио, когда прошел первый час.

— Еще часа три, – прошептал он.

Не мог же он сказать такое всерьез!

Три часа спустя новобрачные поднялись с колен, обменялись кольцами и нервно поцеловались. Когда мы, спотыкаясь, выползли из церкви, у меня болело все тело. Пожилой человек с идеальным пробором в черных волосах и прямоугольной бородкой положил Октавио руку на плечо.

— Не волнуйся, никто и не заметил, что ты опоздал на двадцать минут, – с сарказмом сказал он по-испански. Потом повернулся ко мне: – А это кто? Вижу, ты опять встречаешься с экзотичными иностранками, – вполголоса заметил он по-испански.