Экейн сжал руль, но продолжал молчать.

– Тогда ты не смог с ней проститься. Думаешь, что теперь я поверю в то, что ты позволил ей сгореть в том пожаре?

– Она мертва. – Экейн испытующе посмотрел на Адама, сидящего с ухмылкой, на заднем сидении, даже не собираясь покинуть его машину.

– Не лги мне, Экейн, – сказал он. Из голоса уже исчезло всякое веселье. – Я ведь сказал: я связан с ней не меньше вас. Я чувствую, что она жива, и я найду ее.

Экейн зажмурился. Медленно выдохнул.

Адам Росс должен замолчать, пока не поздно…

– Ты никогда не думал, почему вас трое, а я один? – внезапно спросил он. Рэн посмотрел в зеркало заднего вида. Ему хотелось разорвать Адама на куски, и сжечь его в адском огне.

«Это я виноват», - напомнил он себе.

Адам сам ответил на свой вопрос:

– Потому, что даже господь знает – сколько бы вас не было, в любом случае, вас ждет неминуемый проигрыш.

Рэн молчал. В его груди все сдавило, словно сердце пытались запихнуть в слишком маленькую, неуютную коробку. Он сжал зубы.

– Знаешь, как я понял, что она жива? – Адам продолжал давить. – Я ее почувствовал. Не знаю, что вы с ней сделали, но я не мог ее ощутить, а лишь подозревал, что тут не обошлось без ваших фокусов. И целый год я ее искал, когда нашел пустой гроб. Я был везде – я следил за всеми вами, но я не смог ее отыскать. Но вчера, в день годовщины ее смерти, я ее почувствовал. И она почувствовала меня. Она зовет меня. Ты ведь этого не ощутил, верно? Ты ее не чувствуешь так, как раньше, верно? Она больше не твоя. Аура больше не принадлежит тебе.

– Что-то еще?

– Да. Ты скажешь мне, где она?

– Следующий вопрос.

– Не будь так дерзок, Рэн, – тон голоса Адама стал ниже, и в нем прозвучала угроза. – Ты - ничто, ясно? Все, что ты делаешь - все зря.

Лицо Рэна разгладилось. Он обернулся:

– Я ничего в жизни не сделал зря. Ни единого поступка. А ты?

– Что? – бесстрастно спросил Адам.

– 1987 год.

Глаза Адама стали стеклянными. Рэн знал, что он вспомнил. Он не мог не вспомнить этого.

– Да, – наконец сказал он. – Веселое было время.

– Тебе кажется веселым, то, что ты убил собственную мать, или что ты продал душу? – уточнил Экейн. Он затронул Адама за живое, он понял это, как только договорил.

– Я просил тебя о помощи, – сказал Адам, стараясь не выдать своих чувств, и все же, голос дрогнул. – Каждый день, я молил тебя об этом. И помнишь, что ты мне сказал тогда?

– Чтобы ты был терпимей.

– Я уверен, что ты стал бы терпимей, Рэн, – голос Адама стал пустым, бесстрастным.

– Я просил подождать.

– Стал бы ты ждать, если бы твоя мать прожигала на твоем теле ожоги от сигаретных окурков? Или, может, ты бы ее смог понять и простить, когда она заставила бы тебя спать на улице? Что ж, может быть. Но я не смог. И никогда не смогу простить ни тебя, ни ее.

– Она давно мертва.

– Не имеет значения. Даже если бы она умерла сотни тысяч раз, каждую секунду я бы провел в ненависти к ней. И к тебе. Ты не выполнил своего обещания. Своих обязанностей. Ты не сделал то, что должен был сделать, ты оставил меня. И теперь, все что происходит, это по твоей вине. Я стал таким из-за тебя. Поэтому, когда ты увидишь, сколько людей погибло от моих рук, знай: я разделил этот грех с тобой, Рэн.

Адам вышел из машины, хлопнув дверью.

Рэн Экейн еще долго не двигался. Его дыхание стало глубоким, сердцебиение замедлилось.

***

13 октября, 1974 год.

– Боженька, пожалуйста, - шептал малыш, стоя на коленях у кровати. Колени жгло огнем, но он тщательно молился, просил, чтобы Бог услышал его молитвы, и спас. Чтобы хоть кто-нибудь его спас.

Ему было пять лет. Два дня назад у него был день рождения, и Адам считал себя очень взрослым мальчиком, способным принимать разумные решения.

– Боженька, пожалуйста, спаси мамочку. Я хочу, чтобы мамочка изменилась, чтобы она больше не делала мне больно.

Адам, с чувством выполненного долга, но все же с неприятным осадком на душе – ведь он уже давно просил Бога сделать что-нибудь, - встал на ноги.

Может, Боженька спит?

Малыш вздрогнул и сжался от страха, когда услышал, как хлопнула входная дверь.

Мама вернулась.

«Мне уже пять лет, я должен быть смелым!» - укорил сам себя Адам, но все же быстро забрался в постель, и прикинулся спящим, надеясь, что мама не станет заглядывать в его комнату.