– Ну, что же ты ждешь? – прошептало снова чудовище, уже воспроизводя пьяный смех мужика с тремя семерками на лбу.

– Заткнись, – прошептал я, и чудовище тут же пропало, а я спокойно докурил сигарету и стал медленно раздеваться…

– Иногда раскрываешь в себе такие силы, такие ресурсы, о которых даже и не помышляешь, – часом позже говорила мне она.

– И самое главное, что все происходит само собой, – поддержал ее я.

– Как будто все мы находимся под гипнозом, – глубоко вздохнула она.

– Или под чудовищем, – подумал я. Минуту спустя она тихо заплакала и опустилась передо мной на колени.

– Наверное, это действительно гипноз, – прошептал я и тоже тихо заплакал. Поезд уже подходил к конечной станции. На перроне ее уже ждал могучего и спортивного телосложения муж с букетом алых роз.

Он крепко обнял ее и сказал: «Как же я соскучился по тебе, Любаша!» Вот так я и узнал ее имя, хотя теперь оно мне было ни к чему, я шел по улицам малознакомого мне города, в котором по моим воспоминаниям жила тетя Роза.

У меня был ее адрес на клочке бумаги, который оставили мне родители, а еще у меня было сильное желание расстаться с тем, кто мной владел, владел бесплатно, нагло, самым бесстыдным образом вовлекая меня в водоворот таинственных страстей, от которых мое сознание еще сильнее растворялось и делалось таким прозрачным и таким страшно пронзительным, что мне от страха хотелось снова сорваться с любого окна и в полную неизвестность, чем страдать от неизвестного чудовища. – Ну и дурак же ты, – оно снова захихикало голосом Бюхнера, хотя сам Бюхнер вряд ли когда-нибудь мог такое мне сказать.

Вскоре землю навестили сумерки. Желая растворить свою печаль, я напился водки прямо на вокзале с каким-то пьяным мужиком, которого звали Петр Петрович.

Петр Петрович рассказал мне одну страшную историю, которую он сам назвал: «Гадание на трупах». Эта история приключилась с ним совсем недавно, всего лишь год тому назад, и именно в этом самом городе. Однажды Петр Петрович находился в очень странном положении, рано утром он лежал на тротуаре и глядел, как я, на небо, на долго плывущие в нем облака, почему-то в его глазах все облака были толстенькие и кругленькие, как жуки-навозники. «Они даже слегка поблескивали, – говорил Петр Петрович, – но дело даже не в этом, просто я в первый раз почувствовал себя мужиком, хотя от этого было немного стыдно».

Однако он все же нашел в себе силы подняться, а когда увидел, что его внимательно изучает какой-то милиционер с противоположной стороны улицы, то Петр Петрович ощутил легкий приступ страха и забежал в какой-то переулок. В переулке мимо него проковыляла пьяная старушка, у которой на шее висел транспарант, а на транспаранте был нарисован череп с перекрещенными костями, а под ним надпись: «Гадание на трупах!»

Петр Петрович ущипнул себя за одно место, а потом на цыпочках пошел за старушкой. Неожиданно для себя Петр Петрович услышал, как старушка напевает не менее странную песенку:

– Да, она просто сумасшедшая, – подумал Петр Петрович и сразу же успокоился и смело прошагал мимо поющей старухи. В это время сверху на голову бедного Петра Петровича упал кирпич с крыши старого трехэтажного здания, а Петр Петрович сказал только одно слово: «Гадость!» и умер (то, что он умер, он в этом нисколько не сомневался).

Тело Петра Петровича привезли в городской морг и положили на полку. Наступила ночь. В морге никого не было, потому что сторож боялся спать в морге, а поэтому спал на лавочке возле входа. Вскоре над Петром Петровичем зажужжали мухи, и Петр Петрович со страхом раскрыл глаза и увидел себя в морге среди покойников. От ужасного впечатления Петр Петрович даже не мог раскрыть рта. Тогда к нему подошел самый старый покойник и сказал: «Ты не бойся, друг, здесь все свои!»

– Нет, я, кажется, все-таки живой, вашу мать! – сказал, чуть не плача, Петр Петрович и, оттолкнув от себя старого покойника, вышел из морга.

Увидев спящего на лавочке сторожа, Петр Петрович разбудил его и попросил закурить. Сторож спокойно отдал ему спички с папиросами и освободил ему место на лавочке, приняв сидячее положение.

– И что вам, покойникам, все никак не спится?! – спросил его сторож.

От удивления Петр Петрович даже выронил папиросу.

– А вот папиросину-то ронять нехорошо, – сторож поднял папиросу и бережно положил ее в пачку, которую ему назад вернул Петр Петрович.

– Я не покойник, – обиженно вздохнул Петр Петрович, отсаживаясь подальше от сторожа.