— Тогда иди, раз у тебя встреча с резидентом.

— Это не человек. Это лошадь.

И Кожемякин не выдержал. Рассказал об истории недельной давности, упустив жуткие подробности и гибель Бутылочкина. Не готов он это сделать. И Любушка не готова. Ни к чему тревожить безвинную душу.

— Тогда иди. Но обещай… Нет, лучше ничего не обещай…

Она отвернулась к стене, размазывая по щекам слезы.

— Я приду. Мне некуда больше пойти. Приду, если буду живой…

Он понимал степень риска, которому подвергались близкие. В любую минуту на Половинку могли прибыть чужие люди, и тогда история с похищением старухи пойдет по второму кругу. К ней добавится еще один старик — ее брат. Потеха будет для бандитов. Он не даст им такого удовольствия.

С пакетом в руках он вышел на улицу. Люба не пошла провожать — плохая, сказала, примета. И даже из окна не посмотрела.

Михалыч подошел к остановке трамвая и через полчаса стоял на берегу.

— Я думал — один поеду, все нету и нету никого, — бубнил недовольно земляк. Но, кажется, от сердца у него отлегло. Не придется больше торчать на чужом берегу. Идти среди ночи по реке тоже не придется. Еще светло.

В Матросовке Михалыч вышел на топкий берег, поднялся кверху и, не оглядываясь, пошел луговиной в лес. Вошел краем болота в дебри, повернул в лог и стал медленно подниматься. Вскоре уже стоял у приметной пихты. Оставленные на хранение вещи были на месте. Не было одного Резидента. Ускакал, задрыга, на спутанных ногах в поисках травы. С голой шеей, без колокольчика. Одна узда осталась в память о Резиденте.

Кожемякин пошел вдоль лога: в низине, он помнил, была сочная и густая трава. Но Резидента там не оказалось. Нарвался, может, на ОМОН, и те его на время приватизировали? Откуда им знать, что это частная собственность.

Солнце опускалось. По лесу пошли длинные тени. Михалыч призывно насвистывал, нарезая круги. Свист. Молчание. Снова свист. Досвистелся, что чуть с косогора не свалился, и увидел: среди деревьев внизу как ни в чем не бывало пасется Резидент, слабо обмахивая заднюю часть хвостом. Наверно, все-таки набрел на траву сладкую, сытную и обо всем на свете позабыл.

Господи боже ты мой, но о чем же еще коню думать! Размножаться он, будучи мерином, не может. Остается пожрать…

Полковник спустился вниз и, надев на коня узду, снял с ног путы и повел за собой в гору. Вновь оседлал и в сумерки пересек лог.

Ему было нужно в поселок, его туда словно тянуло, и он не ошибся: почтовый ящик оказался забит газетами. И среди них Михалыч обнаружил даже письмо на свое имя. Писал некий Степанов из Москвы. Михалыч не помнил среди знакомых человека с такой фамилией. Степичев был.

Рассовал газеты в мешки. Письмо сунул в карман. Вошел во двор, осмотрелся: никого. На дверях нетронутыми висят замки. Двинулся вновь на улицу. И в воротах столкнулся с соседом, Санькой Окуневым.

— Смотрю, кто-то подъехал, — частил сосед, — дай, думаю, посмотрю. А это ты… Здорово!

Кожемякин поздоровался.

— Ты где сейчас? Все там же, в Дубровке? — спросил Шурка. — И мать у тебя живет?

— Сгорело же все у меня…

— А я думал, не у тебя. Понятненько. Понятненько. А сейчас-то куда? — задавал он вопросы, словно полковник был обязан на них отвечать.

— Куда глаза глядят, — уклончиво ответил Кожемякин, вставляя ногу в стремя. Ему не нравилась эта очередь из вопросов.

— Ты не подумай. Я не из чистого любопытства. Все-таки дом пустой, жара… Никто не живет — мало ли что. У вас же вроде родня поблизости живет… Дядя, кажись, на Половинке…

— В Орловке, — поправил его Кожемякин. — И то уже умер. Давно.

— Так где же вы с матерью теперь живете?

— Да тут у одних… На краю поселка, у церкви…

— А что ж вы здесь-то не живете?

— Обвалом грозит! — крикнул полковник, пришпоривая коня. Вот тоже прилип — словно сегодня вечер вопросов и ответов. Как банный лист…

У церкви он оглянулся: по Иштанской улице поднималась, набирая скорость, автомашина. В сумерках светились фары. Скорость явно завышенная.

Михалыч свернул с дороги и рысью пошел к опушке. Пластиковый контейнер бился сбоку, готовый сорваться. Вот и лес. Резидент проскочил между деревьев и, перейдя на шаг, стал пересекать лог. На другой стороне он остановился, будто не полковник, а он здесь командовал: хотел — бежал, а хотел — останавливался.

Среди чащобы на опушке в лучах света мелькали человеческие тени. С чего бы это людям вдруг в лес среди ночи понадобилось. Не иначе как за мухоморами собрались ребята… Вполне объяснимое дело — за Кожемякиным порскнули, да немножко припозднились. Пока Окунь заговаривал зубы, кто-то в его доме уже звонил по телефону.

«Не зря, выходит, я слушать его не стал», — с облегчением думал Кожемякин. Он дернул поводья, и Резидент, раздвигая грудью подлесок, пошел в глубину.

«Средняя лошадиная скорость больше человеческой, — размышлял Михалыч. — На машинах они за мной не пройдут. Так что, может, только пешкодралом. А это в наше время не каждому по зубам. Интересно, кто они?..»