У Изолы перехватило дыхание – что-то теплое и розовое словно ворвалось в нее, и она внезапно снова стала целой, воссоединившись со своей забытой половинкой.

– Не за что, – прошептала Изола, прижимая руки к груди. Сквозь ткань она нащупала обручальное кольцо, мирно лежащее поверх бешено колотящегося сердца.

– Не понимаю, – пропищала Цветочек, заглушая тихие всхлипы Лилео. – Почему ты просто не убила ведьму?

– Потому что, – пророкотала Руслана, – она предпочла матери себя.

При этих словах сказочница неуклюже встала. Ее всю трясло. Кровь из раны текла на грудь – черная, как чернила для сказок, что она оставила после себя и забрала с собой.

– Я все равно не… – не унималась Цветочек.

– Потому что, – перебила ее Изола, – убей я Лилео, Флоренс осталась бы здесь. Неисцеленная и озлобленная. Она всегда пыталась бы навредить мне, стремясь до меня достучаться. – Она повернулась к Лилео. – Но Флоренс держала здесь и тебя. Тебя преследовала вина за содеянное, приняв образ твоей маленькой дочки.

Потрескивание огня заполнило паузу.

– Мама, – обратилась Изола к лесной ведьме, – ты убила себя, но не меня. Тебе больше не в чем себя винить, потому что твоя вина ушла вместе с Флоренс.

– Но я…

– И со мной все хорошо, – заверила ее Изола. – Я тебя прощаю.

Вот оно, заклятье снято. Корона из сучьев на голове Лилео зазеленела, грязь комьями начала отваливаться от кожи, дыры на рваном платье затягивались, а из глаз, как и у Изолы, текли горячие слезы. Из линий на ладонях и трещин в хрустальных ступнях заструился свет.

– Правда?

Теперь золотистое свечение лилось из мимических морщинок, пробивалось из внутренних уголков глаз, просачивалось из-под ногтей. Лилео посмотрела в сторону опушки – туда, где на Аврора-корт стоял дом номер тридцать шесть.

– Мы с ней связаны. Если уйду я, не станет и ее.

– Хорошо.

– Правда?

– Не совсем. Не знаю, что я буду без нее делать. – Руки Изолы дрожали, и она вцепилась в Алехандро, чтобы не выдать своего волнения. – Но я могу жить без нее, потому что она умерла без меня. Пора тебе прекратить себя мучить. Ну, то есть да, немного угрызений совести тебе не повредит – ты и правда натворила дел и теперь никогда не сможешь к нам вернуться. Но… – Краем глаза Изола глянула на первого принца. Алехандро всегда знал, что сказать.

– Но также ты должна гордиться, – торжественно произнес он, – потому что оставила после себя дочь, достаточно сильную, чтобы справиться с этим тяжелейшим испытанием.

– И радоваться, – добавила Кристобелль, – потому что теперь она точно не падет жертвой того же дракона, что и ты.

– И чувствовать себя любимой, – пропищала Цветочек, – потому что все это время она видела в тебе лишь хорошее.

– И благословенной, – присоединился дедушка Ферлонг, в знак уважения снимая шляпу, – потому что провела с ней целых десять лет.

– И, наконец умиротворенной, – завершила Руслана, – потому что она готова отпустить тебя во всех твоих обличьях.

Лилео Пардье прижала руки к сердцу.

– Я любила тебя, – прошептала лесная ведьма, темнейшая часть маминой души. – И всегда буду любить.

Она глубоко вдохнула, затем выдохнула. Ослепительный свет вырвался из ее тела, и Лилео Пардье начала рассыпаться – словно живописно разлагающийся на быстрой перемотке труп. Золотистые хлопья летели ввысь, пока она не растворилась вся, как до нее – матушка Синклер и Флоренс, а ее прах не ушел в землю у корней Жизнесмерти.

Изола упала на колени.

И в эту секунду, ровно в полночь, в лес Вивианы пришла весна.

Все начало просыпаться: цветы распускались, словно маленькие красные сердечки, листья вырывались из почек, густая трава стремительно полезла навстречу небу. Унылые ветви деревьев устремились ввысь, снова воспрянув к жизни. Жизнесмерть задрожала, пожирающее ее пламя угасло, и волшебное дерево вновь ожило: ярко-зеленые листья покрыли ветви словно снег, а привязанные к стволу красной ленточкой бубенцы с новой силой зазвенели.

Сумрак подошел к И золе и лизнул ей челку. Капля чернильной крови с рога упала ей на щеку, словно слеза. Кролики, лисы, волки и разнообразные Дети Нимуэ обступили Изолу и Сумрака плотным кольцом.

Но Изола снова осталась одна – братья исчезли, растворившись в легком ветерке снятого заклятия. Уткнувшись лицом в ладони, она зарыдала. В доме номер тридцать шесть маленький пушистый комочек выскользнул из-под одеяла и исчез во тьме, а призрак мамы Уайльд, в последний раз улыбнувшись и с облегчением вздохнув, погрузился в пенную ванну в последний раз. Вода больше не колыхалась. А через секунду погасла последняя свеча.