Метафизика профессора Цикенбаума
вернуться

Соколов Игорь Павлович
Шрифт:

С Цикенбаумом спеша судьбе навстречу

Человечество спешит судьбе навстречу,Я разглядел в движенье повтореньеВсе то, что было, – отразилось в речи, —Одно бессмысленное головокруженье…Вот он символ всякой странной жизни,Мы брошены иль ползать, иль летать,Но ковыряясь в грязи или в высиВсе равно до смысла не достать…Вот отчего грустит отчаянно священникИ с Цикенбаумом, со мною водку пьет,Мы над Окой сидим, разглядывая тениОт облаков, плывущих словно наш народ…Такие ж профили, расплывчатые лица,Изменчивых уродцев хоровод,Однако хорошо хоть раз напиться, —Цикенбаум говорит и водку пьет…Его целуют сладостные девы,Священник гладит их исподтишка,И льются нежные напевыНа небо прямо с детского горшка…Вот оно, профессора потомство,Цикенбаумы в пеленках, во плоти,Однако в детях нет совсем уродства,Как будто ангелы на землю к нам пришли…И задержались в наших жалостных объятьях,И голосами проплывая над Окой,Поют о том, что все мы сестры, братья,И уходим все в неведомый покой…Так шептал сквозь слезы благостный священник,И девы слезы, молча, проливали,И Цикенбаум говорил лишь, – понедельникРаскрылся нам закатом и печалью…Но все же, что-то здесь прекрасное и было,В горящих страстью лицах и в словахСияла чудная таинственная сила,Оживляя вновь безумный прах…

Напившийся Цикенбаум

Цикенбаум напился и дикийОстрый взгляд в деву вмиг запустилИ взлетели отчаянно крикиНад Окой изо всех нежных сил…И на этой бушующей нотеЦикенбаум с ней под волнойОщутил прелесть в ласковом гроте,Как цветок, раскрываясь весной…Так профессор пожар ощущая,За пожаром таинственный стыд,Вдруг увидел, что дева святаяС ним по ветру на небо бежит…И на небе причудливо странноС девой слившись в ночной хоровод,Пролетает сквозь океаныЧудных звезд, создавая народ…

В волшебном шепоте покоя

В волшебном шепоте покоя,В других неведомых мирахМы у Оки бродили трое, —Я, Цикенбаум, Стелла в снах…Мы пили водку, а онаКак тень по воздуху плыла,Нага, прекрасна, белолица,Моя бесстыжая блудница…Чуть выпив водки, с ней в ОкуЯ шел расстреливать тоску,Взрывать несчастную печаль,Крича в таинственную даль…А Цикенбаум ошалев,Плыл рядом с нами, ища дев,Он плакал и орал: Ау!Ему ничто не шло на ум…А мы со Стеллой плыли в снах,Нам было очень хорошоВо всех неведомых мирахПлескались свадьбы горячо…Сводилась сладостная плоть,Сводились жадные уста,Как будто призывал ГосподьСовокупляться без конца…Вдруг ветер над Окой подулИ тьма дрожащих нежных девНесет безумья страстный гул,От счастья вмиг воспламенев…И Цикенбаум слился с нимиВ глубинах сказочной волны,Луна тряслась в небесном дыме,Тела в течении Оки…И гром и молнии в процессеСоединенья жарких душ,Запечатлел в уме профессор,Дев сладострастных пылкий муж…И мы с моей поющей СтеллойВзлетая к звездам над ОкойРаскрылись трепетаньем тела,Обожествив ночной покой…

Нереальная попытка самоубийства Шульца

Шульц снова пьян и тьмою омрачен,Но внеземная женщина-рассветПорой впускает его в сладостный проемНа острие летящих в Вечность лет…Шульц знает, как дрожит в сгоранье страсть,Как одевается красою томный взгляд,Но боится он навеки в нем пропастьИ от женщины бежит к себе назад…И смотрит в стены, в потолок, и в Интернет,На его страничке лягушонок спитИ тьма стихов под ним, ведь он поэт,С любопытством изучающий свой стыд…Вот и сейчас описывая лоноБезумной дивы, он почуял властьИ стучит уже как дятел монотонно,Складывая в рифмы сласть и снасть…Он пойман, – его мир – одни страданьяОб исчезающей вдали земной любви,Еще он чувствует свое же умиранье,Скользя из лона по поверхности земли…Хотя играя часто с пистолетом,И в зеркале прицелившись в себя,Он представляет себя пламенным поэтомИ чуть приглядывается, как болит душа…Когда из пропасти имен и лон всех женщин,Обладавших безнаказанно тобой,Возникают неожиданные вещиИ ты приперт к нырянью в Смерть самой судьбой…Шульц понимает, что игрушечная пуляЕго лишь понарошку вдруг убьет,Но в мыслях с упоением рисуетСамоубийство как надежный переход…Так от позора в мыслях опускаясь,Он ползет из жизни в чудный сад,И в темном небе зарывает жалостьК себе, чтоб никогда не плыть назад…Но ночь проходит и Шульц снова веселИ к сладкой деве зарывается в постель,Чтоб после описать, как мир чудесен,Когда находишь втайне свою цель…

Шульц с девою залез на крышу

Шульц с девою залез на крышуЕй показать безумный мир,Был небоскреб домов всех выше,В бутылке чудный эликсир…Их взоры устремляет нижеИ тело девы как клавирУже играет, дева дышитИ Шульц заканчивает пир…И на бетоне жарком слишкомВзлетают стонами в эфир,И вот уже дрожит вся вышка,Тьма древ и тьма бездонных дыр…Взрывают криками затишье,И Шульц кричит: Ты мой кумир!Она ему: Ой, что я слышу,А ты – майн Гот и мон плизир!На этом ночь их завершиласьИ Шульц пошел к себе домой,Но дева вновь с шальною силойЕго склонила в жгучий зной…И вновь они вдвоем на крышеДруг в друге тонут ночь и день,Весь мир исчез и стал излишним,На тень бросалась снова тень…С тех пор влюбленная студенткаБоится призрака в ночи,Шульц создает в ней сладких детокВновь забирая в ночь любви…И там, на жаркой летней крыше,Где обнажаются тела,Шульц безрассудно страсти пишет,А после не идут дела…У страстной девы лишь проблемы,А Шульц опять бесстыдно пьян,Он разобрался с теоремой,С ней окунувшись в океан…

Мысли Шульца о бессмертье

Шульц с девами и не хотел сближаться,Но сверху было небо голубоеИ в тишине дремучего пространстваДева завлекла в кусты ходьбою…И вмиг соединенный жаром случки,Шульц почувствовал, что в сладости погодыОбвивают его нежно девы ручки,Призывая создавать тотчас народы…О, Боже мой, – подумал Шульц, – от крови,От страсти рвущейся в пожар проникновенья,Сколько будет еще сказочной Любови,А с ней борьбы за миг осуществленья?!…Так наслаждаясь глубиною ее лонаИ думая о собственном бессмертье,Шульц ангелом летел по небосклону,Совокупленьем согревая склоны тверди…Равно сближаясь, как и удаляясь,Он ощущал вдали и сумрак увяданья,Его любовь таила вместе с болью жалость,А чувства складывались с девою в преданья…Собрав из воздуха все образы сиянья,Шульц выплыл из слиянья двух существ,Он выплыл из себя как оправданьеВсеобщей страсти зарожденья в чудный лес…

Шульц как психоаналитик

Прибежала к Шульцу дева,Рассказала чудный сон,Как взлетала птицей в небо,Извлекая страстный стон…Как птенец безумно яроК ней под радугу взлетел,Как запел цыганский таборПод гитару в связке тел…Как она прошла сквозь стену,Оторвав соседу нос,Только сразу же мгновенноПриложила длинный хвост…И теперь сосед как слонМашет длиннейшим носищем,Чтобы значил этот сон,Есть ли в нем загадка с пищей…Шульц задумался слегка,Почесал немного ухо,А потом его рукаПоласкала деве брюхо…Да, не брюхо, а живот,Говорит с обидой дева,Почеши губами рот,Чтоб я снова птицей в небо…Шульц ее и так, и этак,Чешет всем со всех сторон,Да и нет в уме ответа,Чтобы значил этот сон…Так вот Шульц как аналитикВ деве сладостной пропал,С головы скатился винтик,Развинтился идеал…И теперь он девам сныОчень нежно объясняет,Девы все обнажены,Он их тихо всех ласкает…И потом кому нужныИх приснившиеся бредни,Если сами влюбленыИ пожрать хотят к обедне…

Шульц выпил и заснул в лесу у речки

Шульц выпил и заснул в лесу у речки,Вздымался волнами стремительный Осетр,С холма к нему девчонка как овечкаНесла на кудрях пламенный восторг…Сама идет, цветет и чудно пахнет,И производит тут же тщательный осмотр,Рубашку Шульцу расстегнет и тут же ахнет,Но он не слышит – спит – шумит Осетр…И лишь когда его девчонка оседлала,Шульц в себе почувствовал коня,Страсти понеслись вмиг грозным валом,Как волны у реки звеня в камнях…Звучала тонко юная девчонка,Но Осетр их своим криком заглушалИ только Шульц ей быстро сделавший ребенка,Расслышал голоса земного идеал…Потом вдвоем они лежали возле речки,Над лесом с речкой плыли облакаИ трепетно дрожали их сердечкиВ мгновенье сблизившись на целые века…