– Ларх, догони и забрось во вьюки этим… погромщикам пару бутылок выдержанного из поместья Тэлия.

– Красного, – кивнул Ларх уже на ходу.

– Белого. Может, там получится передать кое–кому, – глядя в расширенные зрачки своего капитана, Риннах с удовольствием признал, что только что породил совершенно уже загадочную сплетню о своих сердечных делах.

***

1 – 14 сентября. Тиннара

Борз оказался не просто борз, конь был нагл, самоуверен и убежден в своем полном превосходстве над любым седоком. Про иных четвероногих и говорить не стоит, само собой.

Меня он поставил на место сразу же, на переправе. Убедившись, что покорное моей воле бревно не перевернуть, пока оно мчится поперек течения, он благоразумно и терпеливо дождался мелководья. И там гордо покинул плот, вымочив до нитки меня, седло, вьюки – все. Спасти удалось лишь короб с травами. Хорош подарок, нет слов. Не сомневаюсь: вельможный Тринн вздохнул с огромным облегчением, не обнаружив поблизости строптивого жеребца. Я разозлилась и отпустила его на все четыре стороны, посоветовав вернуться к князю. Лучше я лося уговорю. Или куплю нормальную лошадь.

Раньше разговор с конем сама сочла бы за признак душевного расстройства, но теперь все иначе. Да и кони бывают разные, знаете ли. Вот этот красавец с косо разрезанными карими глазищами явно понимает слишком многое. Нет, он не отвечал словами, я не храпела и не ржала. Но мы неплохо поняли друг друга. То есть сошлись на том, что я – снавь, а он – скотина, и ему, гордому и чистокровному, на это наплевать.

Удивительно, но в полуверсте рыжий догнал меня и извинился. Мысль о замене его кем–то была невыносима для той самой гордости. Он же незаменим.

Повторно заседлывая и вьюча Борза, я предложила ему разделить сферы влияния. Я отвечаю за наблюдение и определение общего направления. Он выбирает точную дорогу и скорость. На том мы и ударили по храпу – это когда он решил для проверки бдительности укусить меня за плечо при посадке в седло – и помирились.

Самомнение оказалось единственным недостатком коня. Он был резв, вынослив, умен, красив (очень гордился моим мнением) и, сразу видно по статям, происходил от лучшей линии крови южного Гриддэ. Сухой, но мускулистый, рослый, длинноногий, с характерным мягким атласом шкуры, тонкой слабой гривой, проявляющей рисунок гибкой шеи во всей красе. Идеальный, что еще скажешь.

Откуда знаю? От долгожителя, конечно. Риан рассказывал, что приморские соседи илла держали в указанной местности коней, почитаемых членами семьи. Когда пришло безводье, скакунов увели в Карн. Выжили немногие жеребята, поскольку взрослое поголовье так и не приняло пищу и воду из рук злодеев, убивавших любимых хозяев.

Назвать неприметным огненно–золотого, с изящной звездой во лбу и при аккуратных белоснежных чулках скакуна невозможно, но в сравнении с игреневым князя и золотисто–соловой парой его егерей – это был лучший выбор.

На высказывание князя о четырёх днях пути, переданное мной, Борз презрительно фыркнул. Что он, кляча? Три, и это максимум. Мы уже на северном берегу Карнисы. Он постарается.

И ведь как постарался!

Прежде я никогда не испытывала такой пьянящей свободы и радости, как теперь, верхом на золотом смерче, под безоблачным небом, навстречу ветру, треплющему волосы и бросающему в лицо солнечный шелк гривы. Галоп сделал нас почти единым существом: мир открылся совершенно по–новому, в сочности травы, легкости прыжка, надежности почвы на крутых склонах, комьями взрываемой с сухим хрустом, высоко летящей из–под копыт.

Отдыхал он на легкой рыси, так и не устроив нам привала до темноты.

После тщательной, но бережной чистки пришел в благодушное настроение и зерно похвалил, но веревку и путы гневно запретил. Сам не без ума. Когда я приготовила фирменный чай, пришел проверить, попробовал и – одобрил. То есть выхлебал ковшик до дна. Я удивленно «причуялась» и заметила старый ожог на шее, полученный от огня окаянных. Боевой конь!

Пришлось в знак признания заслуг сварить новое зелье, дополнив рецепт необходимыми травами. Он снова одобрил. Я чуть повозилась, залечивая старую рану и закончила вечер крепко посоленным ломтем ржаного хлеба.

Выполняя обещание постараться, Борз усердно разбудил меня задолго до восхода, укусив за ногу. Ехидство было такими огромными буквами выписано на наглой морде, что комментарии не требовались. Из лучших побуждений старался – не к чему придраться.

И снова скачка через молочный туман, поднимающийся к почти уже осеннему полудню, сквозь редкую сетку дождя, делающего камни предательски скользкими. Закат указал край океана, приветственно плеснувшего золотом нам, притормозившим на высоком холме. Верилось с трудом, но впереди были окаянные. Мой рыжий вихрь достал их в неполные два дня!