За Максима просили многие влиятельные лица, но, увы, безуспешно. 4 апреля 1545 года александрийский Патриарх Иоаким направил наследнику московского престола Ивану IV грамоту с пожеланием победить всех врагов, а также с просьбой освободить из заточения Максима Грека, «дать ему волю и свободу идти, куда захочет, а прежде всего к месту его пострижения».

В июне 1546 года константинопольский Патриарх Дионисий II в своем послании тоже просил юного Ивана Васильевича освободить Максима Грека, причем обращался к нему не только от своего имени, но и от лица иерусалимского Патриарха Германа и церковного собора.

Сам Максим тоже отправил царю Ивану Васильевичу несколько посланий с рассуждениями об образе истинно христианских правителей и просьбами вернуть его из ссылки и отпустить на Афон.

«Ни к чему уже не нужен я богохранимой земле Русской: что нужно было ей получить от меня, худого и непотребного, то она уже получила. Да получу и я от благоверного царства твоего то, что желаю. Вот уже много лет, как я бессмысленно содержусь здесь, разлученный со своими отцами и братьями, у которых я от юности трудился и телесно, и духовно, в надежде положить там свои кости. Возврати меня, благочестивейший государь, честной обители Пресвятой Богородицы Ватопедской», – писал Максим в одном из посланий.

Но эти просьбы во дворце словно не слышали. Упорный отказ отпустить невинного страдальца умереть на Афоне может показаться необъяснимым, иррациональным. Но как тут не вспомнить слова, которые в доверительном разговоре с Максимом Греком сказал казненный за свободомыслие Иван Берсень-Беклемишев: «Пришел еси сюда, а человек еси разумной, и ты здесь уведал наше добрая и лихая, и тебе, там пришед, все сказывати».

Он еще тогда объяснил, почему царь не захотел отпустить Максима вместе с другими монахами на Афон: слишком много тот увидел на Руси «негожего», вот и нечего теперь выносить сор из избы. С тех пор за двадцать с лишним лет ничего не изменилось.

Последние годы жизни в Троице-Сергиевом монастыре Максим Грек был окружен почетом и признательными учениками. «И к нему пришел в келию, и стал он сказывати с греческого перевода на наш язык», – рассказывает троицкий монах Нил (Курлятев), как под руководством ученого афонца он обучался греческому языку и потом помогал ему в переводах. Нил, в частности, сообщает о своем учителе: «Заньже жил здеся у нас многа лета и познал наш язык довольно и известно».

В 1553 году царь Иван Грозный, направляясь на богомолье, заехал по пути в Свято-Троицкий монастырь. Известно, что в обители он имел беседу с Максимом Греком, но вот говорили ли они о возможности возвращения на Афон – об этом никаких сведений не сохранилось. После встречи с царем никаких перемен и перемещений в жизни Максима не произошло.

Максим Грек скончался в 1556 году и был похоронен у северо-западной стены Свято-Духов-ского храма Троице-Сергиевой Лавры.

Датой его кончины в «Сказаниях» называют 7064 год, то есть весь период с 1 сентября 1555 года по 31 августа 1556 года, без конкретной даты (новый год в XVI веке в России начинался 1 сентября). Позднее в житиях святых появилось число – 21 января по старому стилю, день памяти Максима Исповедника. Теперь в этот день Церковь отмечает и память преподобного Максима Грека.

Итог жизни Максима Грека впечатляет даже тех, кто ничего не знает о судьбе многолетнего узника: один из первых на Руси, он сам составил собрание своих сочинений. Сначала это были «избранные сочинения» из 47 глав с дополнительной частью, а затем и полное собрание из 73 текстов.

Свои сборники Максим Грек многократно переписывал (сохранились несколько экземпляров, написанных его рукой), рассылал своим адресатам и давал переписать всем желающим.

В творческом наследии известного древнерусского писателя Максима Грека, помимо богословских творений, есть притчи, оригинальные произведения в форме диалога, даже стихи.

В этом стихотворении Максим Грек как бы обращается к распятому Христу. Оно написано от лица пронзенного копьем святого Димитрия, но можно догадаться, что и от себя лично.

На многих иконах, особенно старообрядческих, Максим Грек изображен с большой, очень пышной бородой. На Руси XVI века бояре не брили бород и усов, именно по бороде русские отличались от иностранцев. Быть может, иконописный канон сознательно подчеркивает: этот грек столько пострадал на Руси, что давно стал своим.

Не так давно в Вене было обнаружено письмо Максима Грека, отправленное в 1552 году из Москвы некоему греку Макробию, под которым стоит подпись: «Максим, который некогда был жителем Эллады, а ныне стал гиперборейцем».

Древние греки называли Гипербореей легендарную страну вечного счастья и блаженства где-то далеко на севере.

Найденное послание говорит о том, что под конец жизни Максим Грек не только не был сломлен, но и сохранил чувство юмора.