Храм Святого Гроба много бы выиграл, если бы царствовала в нем большая чистота; но вследствие отношений, в каких живут в нем разные вероисповедания, при соседстве соединенных с ним зданий, как-то монастырей греческого и латинского и других прилегающих турецких зданий, поддерживание чистоты становится вещью почти невозможной. И потому в некоторых частях, особенно в северной, грязь неописанная и вонь столь нестерпимая, что долгое в них пребывание почти невозможно.

Во всяком случае храм Гроба Господня если ныне и не может назваться прекрасным, но все же отличается некоторою величиною в размерах и древностью в стиле. Все еще он носит печать здания от времен Константина, ибо в отношении фундамента, стен и плана есть та же самая святыня. Никогда храм этот не был разорен совершенно и глас хвалебных песней на святых местах не умолкал в нем со времени обретения животворящего древа и восстановления с подобающею честью Голгофы и пещеры Святого Гроба.

Описав довольно подробно Святые места, заключающиеся в храме Святого Гроба, самый храм и его историю, над которою столько веков трудились критики, разбирая каждый отрывок в авторах, размеряя каждую пядь земли, каждое расстояние одного места от другого, доискиваясь справедливости каждого предания, – окончу мое описание словами Шатобриана: «Счастливы были древние паломники, – пишет он в своем путешествии, – что не имели надобности вдаваться в критику; ибо имели дело с людьми, религия которых никогда не спорит о правде, из которых каждый имел убеждение, что для того, дабы видеть край таким, каким он есть, надобно смотреть на него сквозь стекло его преданий и воспоминаний! В самом деле по Святой Земле надобно странствовать с Библией в руках и с Евангелием в сердце!»

Тому же, кто хочет путешествовать по Иудее с духом отрицания и сомнения, можно сказать, что не стоит ездить так далеко!

Иерусалим и Елеонская гора. Вид с северо-востока

Невзирая на то, что я прочел почти все, что было у нас писано о Иерусалиме, прежде чем сподобил меня Бог увидеть его, не могу не сознаться, что я представлял себе вид его совершенно иным, нежели каков он есть в действительности, а чувство, наполнившее душу вследствие этого разочарования, можно сравнить лишь с тем ощущением, которое вероятно испытывал каждый, кому случалось возвращаться в родительский дом, оставленный им еще в детских летах: все в нем кажется нам мало и бедно в сравнении с теми представлениями, которые сохранились в детской памяти. То же самое чувство испытывается и здесь. Великие события, которые совершились в Святом Граде, сильно действуют на сердце каждого христианина, и невольно воображаешь, что и место этих действий должно соответствовать им своим внешним видом и положением. Вспоминая о событиях земной жизни Спасителя, по свойственной человеку немощи, мы все более склонны мечтать о Фаворе, то есть о славе Креста, нежели помышлять о Голгофе, которая служит символом «досады Креста», напоминая о страданиях, истощании и смерти Богочеловека. Вот почему и нынешнее уничиженное состояние Святого Града производит в душе нашей скорбное чувство: невольно забывается, что «вся слава дщери Царевой внутрь ея», а вспоминаются лишь «преславная, яже глаголашася о граде Божием». Охотно вспоминается торжественный въезд в него нашего Спасителя при восторженных кликах: «осанна сыну Давидову, благословен грядый во имя Господне Царь Израилев», и забывается, что спустя лишь несколько дней тот же самый народ, будучи подущен фарисеями и книжниками, вопиял: «возьми, распни, распни Его… кровь Его на нас и на чадех наших». Невольно вспоминается слава храма первого, и как-то не верится, чтобы храм второй – храм преславного Христова Воскресения, в столице христианства, мог в чем-нибудь уступать ему, а меж тем кто не ужаснется, видя уничиженное состояние его? Забывается плачь Спасителя о древнем Иерусалиме, от которого не осталось уже камня на камне, и Его определение о судьбе настоящего, что он будет предан на попрание язычников, пока не окончатся времена язычников; как-то забывается все это, и смотрящему на позорный плен этой колыбели христианского мира, царицы чудес и матери народов, становится грустно, невыразимо грустно и кажется, что одними лишь словами плача Иеремиина можно выразить то, что чувствует сердце в эти минуты. «Что мне сказать тебе, – вопиет этот пророк, как бы созерцая перед глазами нынешний Иерусалим, – с чем сравнить тебя, дщерь Иерусалима? чему уподобить тебя и чем утешить тебя, девица, дочь Сиона? ибо страдание твое велико, как море; кто может исцелить тебя? Пророки твои пророчествовали тебе ложное и нелепое, а беззаконие твое не раскрывали. Руками всплеснут о тебе все проходящие путем, свиснут и покачают головою о дщери Иерусалима: это ли город, который называли верх красоты, веселие всей земли?» (Плачь 2, 15).

Состоя в числе членов Иерусалимской духовной миссии, я въезжал в Иерусалим 2 февраля 1858 года. Несмотря на чрезвычайную усталость, с возрастающей все более и более сердечною тревогою, приближался я к месту, где Иерусалим первый раз представляется очам пилигрима. Солнце уже почти заходило и рассыпало золотистые краски по горизонту, когда мы достигли взгорья посреди большой плоскости, совершенно обнаженной и пустой на несколько верст, вокруг обставленной горами. На одной из них, на левой руке в отдалении, показалась группа зданий среди масличных деревьев, – то была священная вершина Елеона, а здания на ней – мусульманская мечеть и арабская деревушка. Подвинувшись еще несколько вперед, внезапно увидели мы перед собою город, – это Иерусалим, город, самими мусульманами называемый Ель-Кодс (Священный).

Общий вид Иерусалима, по сказанному выше, суров и печален; дома и другие здания, как бы слитые в одну сплошную массу, своим серовато-пепельным цветом почти не отличаются от окружающих их стен и от обожженных солнцем гор. Почти совершенное отсутствие растительности внутри города лишает его главного украшения других восточных городов; лишь изредка высятся между зданиями несколько вечнозеленых кипарисов и две-три пальмы. Вокруг стен природа также мертва и печальна: до 1859 года ничто не отделяло Святой Град от прилегающей к нему пустыни [29] . Никакой шум не прорывается изнутри наружу; не видно живущих ни по горам, ни по долинам; не слышно пения птиц; ложе потока Кедрского высохло; домашние животные не имеют тут себе пастбища; и кажется, что лишь смерть и скорбь могли населять эти уединенные окрестности, и невольно приходят на память слова пророка Иеремии: «о сих горах подъемлю стон и вой и о степных пастбищах плачевную песнь. Потому что они опалены, так что никто там не ходит, и не слышно блеяния стад; от птиц небесных до скота, все разбежались, ушли» (Иер 9, 9).

Среди диких и обнаженных гор возвышается довольно высоко скалистая плоскость, прерываемая небольшими холмами, окруженная с трех сторон глубокими и узкими долинами, между скалами. На этой-то плоскости расположен Иерусалим. Долина Иосафатова весьма глубокая, служит вместо исполинского рва с востока, долина Силоамская с юга, долина Рефаим с запада, но с севера примыкает к городу скалистая равнина, постепенно возвышающаяся по мере отдаления от городских стен.

Вид Иерусалима с подъезда от Яффы

Над целым городом господствует Елеонская (Масличная) гора, которая составляет бок долины Иосафатовой; далее на юг гора Соблазна и гора Злого Совещания возносят свои вершины; с запада и севера, за небольшой равниной, возвышается гора Гигонская. Таким образом, положение нынешнего Иерусалима совершенно соответствует древнему, ибо точно так же и теперь можно воскликнуть с Давидом: горы окрест Иерусалима и Господь окрест людей своих. Разница в расположении древнего Иерусалима от нынешнего заключается в том, что прежде гора Сион к югу вся входила внутрь города, а теперь большая часть ее находится вне оного. Говорят, что султан Солейман (при котором построены нынешние городские стены, около 1534 года) приказал опоясать и эту гору стенами и что архитектор за нарушение этого приказания был казнен смертью. От замка Давидова на западе и до Судных врат к северу древняя стена [30] шла ломаною линиею, минуя Голгофскую скалу, ибо эта скала и все то место, на котором ныне стоит храм Воскресения и окружающие его здания, то есть весь северо-восточный угол города (нынешний Христианский квартал), был включен в обвод городских стен впервые, при возобновлении Иерусалима под именем Елии римским кесарем Адрианом. Сверх того, по свидетельству еврейского историка Иосифа Флавия, прежние стены заключали в себе, начиная от Дамасских врат, всю северную площадь до королевских гробов, называвшуюся Везефою. Эта топография, которой следы еще уцелели отчасти доселе, исследована в новейшее время и означена подробно в сочинении с планом одного немецкого ученого доктора Шульца; она оказалась совершенно согласною с нашими преданиями о Святых местах и свидетельством Св. Писания, из коих видно, что Иисус «вне врат пострадати изволил» (Евр 13, 12). Нынешний Иерусалим имеет протяжение в длину от востока на запад, не более четверти мили, а в ширину, с севера на восток, не более 1600 шагов. Он раскинут на трех холмах, или возвышенностях: Сион, самая высокая из них, на юге, – на ней расположен верхний город; Акра на севере, где нижний город, а между ними Мориа или гора Храма (Соломонова) на востоке. К этим трем возвышениям надобно присоединить Голгофу, которая, по вышесказанному, вошла внутрь городских стен впоследствии. Возвышения эти незначительны; раздолы между ними или умышленно были засыпаны, как между Сионом и Мориею, или время, при помощи развалин, уменьшило их глубину: однако несмотря на сие в городе можно считать две долины: одну под Акрой, а другую под Мориею. Нынешние стены содержатся довольно хорошо: своею огромностью и видом, при первом взгляде на Иерусалим, они обращают внимание и тотчас переносят воображение к нашим древним Кремлям. Обвод этих стен весьма неправильный, ибо кроме одной стены, восточной (со стороны Иосафатовой долины), тянущейся в прямой линии, все прочие составляют ломаные линии, образуя кривизны и углы. Однакож, невзирая на это, можно принимать всю окружность города за четвероугольник, несколько суженный на западе (900 шагов); северная сторона его самая длинная: она занимает 1435 шагов, восточная 1005, южная 1290. В час или полтора легко можно обойти вокруг города. Стены сложены из тесаного камня, верх их увенчан зубцами и стрельницами, а четвероугольные башни и полубашни, которых всех насчитывают до 66, возносятся высоко над этою каменною массою; городских ворот только четверо и две калитки.