С 1817 г. Дашков был вторым советником посольства Российской империи в Константинополе, где заслужил славу спасителя греков во время турецкого погрома. Дмитрий Васильевич отправился в Святую Землю в 1820 г. с дипломатическими поручениями: осмотреть все консульские посты в Леванте, разведать обстановку в Греции и Палестине (дело происходило накануне греческого восстания 1821 г.), собрать «обстоятельнейшие сведения» о Иерусалиме и как можно более подробно описать Храм Гроба Господня, для чего к нему был прикомандирован художник М. Н. Воробьев, в задачу которого входило «снять под величайшим секретом план храма Воскресения». [43] Дашков выполнил поручения, а «Отрывок из путешествия по Греции и Палестине в 1820 году. Русские поклонники в Иерусалиме» напечатал сначала в альманахе «Северные цветы» в 1826 г., а затем в том же году отдельным изданием в Санкт-Петербурге. Муравьев в упомянутом обзоре отмечает как «общее внимание» к запискам Дашкова, так и «сожаление, что почтенный автор не хотел более поделиться своими впечатлениями с соотечественниками». [44]

В 1825–1828 гг. в журналах еще появлялись его переводы древнегреческих эпиграмм, но кроме них и еще одного отрывка из своего путешествия по Греции – «Афонская гора» (СПб., 1824), – Дашков уже ничего не печатал, т. к. посвятил себя государственной деятельности (был статс-секретарем, товарищем министра внутренних дел, товарищем министра и министром юстиции, членом Государственного совета и председателем департамента законов).

За 10 лет до Адлерберга приехал в Святую Землю Авраам Сергеевич Норов (1795–1869), в 1812 г. в Бородинском сражении потерявший ногу, но несмотря на это исполнивший свою мечту о путешествии, которое было в те времена нелегким и для здорового человека. Норов посетил Палестину не только как паломник, но и как ученый-дилетант: его целью являлись топографические изыскания, которые он провел, руководствуясь Библией и разнообразной литературой, в том числе религиозной и исторической, а также записками паломников на разных языках. Занят он был и книжным поиском, недаром впоследствии его библиотека восточной литературы считалась лучшей в России и одной из лучших в Европе и была куплена русским правительством для Румянцевского музея.

А. С. Норов с юности интересовался историей, археологией и литературой, писал стихи и переводил, с 1818 г. был членом Вольного общества любителей российской словесности, наук и художеств, затем Общества любомудрия, знал восемь иностранных языков: французский, английский, итальянский, испанский, латынь, древнегреческий, и гораздо более редкие в его среде арабский и древнееврейский (по словам его биографа, читал в подлиннике Библию). [45] В 1838 г. в Петербурге вышло его двухтомное «Путешествие по Святой Земле Авраама Норова в 1835 году», выдержавшее затем еще два издания (в 1844 и 1854 гг.) и встреченное благоприятными рецензиями. [46] В 1840 г. Норов стал членом, а в 1851 г. – действительным членом Российской академии наук, главой Археографической комиссии, издавшей во время его председательства «не менее 35 томов важных исторических актов», [47] среди которых в его редакции было издано в 1864 г. известное «Путешествие игумена Даниила по Святой Земле в XII веке». [48] Параллельно Норов проявил себя и как государственный деятель: в 1849 г. он стал сенатором, в 1850–1858 гг. был товарищем министра и министром просвещения России. В 1860–1861 гг. состоялось его второе путешествие в Египет и Палестину, записки о котором под названием «Иерусалим и Синай» вышли уже после смерти автора в 1878 г.

В том же 1845 г., что и Адлерберг, побывал в Палестине и прожил полгода в Иерусалиме автор 5-томного «Сказания о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» инок Парфений (Петр Агеев; 1807–1878). Правда, это был человек из другой среды – монах, вышедший из среды старообрядцев, игумен и церковный писатель. Его «Сказание…» было напечатано позже, чем книга Адлерберга, четыре тома вышли в свет в 1855 г., последний – только в 1898–1900 гг. Труд Парфения вызвал множество откликов, и часто о нем восторженно отзывались люди разного направления мысли, такие как С. М. Соловьев, Н. Г. Чернышевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. В. Дружинин, Ф. М. Достоевский и И. С. Тургенев.

Как пример интереса к теме путешествий на Восток в русском обществе укажу еще вышедшее в Петербурге в 1849 г. второе издание в переводе с французского «Путешествия с детьми по Святой Земле». [49] Автор в книге не указан, рассказ идет от первого лица – сына, путешествующего в 1840 г. с отцом, «служившим под начальством Наполеона» [50] , и братом Виктором, в сопровождении двух слуг.

Таковы были в XIX в. предшественники Адлерберга, писавшие на русском языке в избранном им жанре. Не потому ли он начинает записки своего рода оправданием перед публикой, с одной стороны, умаляя значимость своего сочинения, с другой – указывая на его достоинства? «Эти беззатейные строки были написаны мною без претензии на литературную известность, без всякого авторского тщеславия, единственно для освежения в памяти того, что я видел, и притом в то время, когда писались они, я не имел и мысли пустить их когда-нибудь в свет. Между тем некоторые снисходительные приятели, прочитав, одобрили этот рассказ о моем странствовании и уговорили меня напечатать мои впечатления, которые имеют лишь одно достоинство: они чужды всяких вымышленных прикрас».

Итак, «беззатейные строки» вышли в свет только вследствие уговоров приятелей, но отсутствие прикрас послужило им оправданием. Действительно, каждый из предшественников Адлерберга ставил перед собой как литературную цель, так и иную: Дашков историко-экономическую, Муравьев религиозную, Норов топографическую. Н. В. Адлерберг полагал, что «глубокие ученые исследования принадлежат историческим сочинениям, а потому здесь они столь же неуместны, как философские и политические рассуждения. Путевые заметки должны быть зеркалом того, что действительно было в путешествии, ибо путешествие не сказка, а быль». Быть может, эти «инвективы» направлены против кого-то из названных выше авторов? По крайней мере, настораживают такие выражения, как «ученые исследования» (относится ли это к несколько тяжеловесному труду Норова?), «философские и политические рассуждения», которые можно приписать каждому из выпустивших в 1820–1840-х гг. сочинения о путешествии в Святую Землю.

Только инок Парфений, «наивностью изложения» которого восхищался Достоевский, похож в своих писательских установках (но не в стиле) на графа Н. В. Адлерберга, хотя чрезвычайно сомнительно, что они читали записки друг друга. Парфений в предисловии 1855 г. говорит о своей книге: «Написал же все сие без пристрастия, по совести, где сам ходил своими ногами, что видел собственными своими очами…» [51] .

Возможно, на стиль Н. В. Адлерберга оказала влияние и общая тенденция современной ему литературы – переход от романтизма, черты которого очень заметны, например, в первой книге А. Н. Муравьева, к более реалистическому описанию действительности. Адлерберг обещает читателю только «быль», без исследований и рассуждений, и нельзя не признать, что она легко читается. Автор может развлечь рассказами о разных забавных или трогательных случаях, о попутчиках или местах, не связанных прямо с целью его путешествия, у него острый глаз, он проявляет наблюдательность, и хотя иногда морализирует, старается не утомлять читателя.

Вот, например, эпизод из первой главы, названный Адлербергом «Анекдот на море»: при отплытии с острова Корфу корабль догнала лодка с неким греком, зарабатывающим на жизнь опасными прыжками с палубы в море на глазах публики. Автор записок рисует внешность случайного встречного так, что ее легко представить: «Это был приземистый толстяк, с длинными, обстриженными в кружок и светлыми, точно лен, волосами, которые мохнатыми прядями распадались около его жирного лица с маленьким лбом и с чертами, чрезвычайно живо напоминавшими барана», – а заканчивает подробный трехстраничный пересказ «анекдота» моралью: «Но тем не менее грустно видеть человека, поставленного в необходимость питаться мирским подаянием. Любопытно бы знать, какие нравственные причины довели его до такого самоунижения?». Впрочем, любопытство графа не простирается до того, чтобы расспросить бедняка.