* Долина смерти (жаргон) - строевой плац.

** Тропа разведчика (жаргон) - усложненная полоса препятствий.

Внутренне содрогнувшись от этого мозгодробительного термина, Мхитарян вынырнул из иных пространств и времен и обнаружил себя сидящим на длинном диване в холле. По бокам от него на том же диване, и в креслах у переборок, и прямо на полу перед ним сидели мужчины и женщины со смазанными лицами, и все вокруг было заставлено бутылками и бокалами. В клетке под потолком беспокойно прыгали серенькие круглохвостки - вечные обитатели галер, менявшие цвет оперения при малейшем признаке отравляющих веществ. Оказалось, что в руках у него та самая гитара, что недавно - или уже очень давно?
– скучала в уголочке в кабаке, и пальцы его перебирают струны. Он совершенно не помнил, что именно собирался петь, но тут же запел с пьяной проникновенностью, обводя взглядом так и остающиеся расплывчатыми лица переселенцев:

Что-то живет во мне,

Что-то жует в спине,

Лапкой скребет в боку,

Клювом стучит в башку.

Что-то поет во мне,

Вертится на ремне,

Просит то пить, то есть,

Рвется везде залезть.

Пишет в ночи стихи,

Тихо кричит: "Апчхи!"

Тащит меня к другим,

Твердит непонятный гимн.

Песни поет не те,

На чуждой частоте,

На неземных ладах,

В иных смысловых рядах*.

* Ольга Арефьева. "Птичка".

Гамлет посвистел непослушными губами, делая проигрыш, перебрал напоследок струны и тут же обнаружил у себя под носом бокал все с тем же самогоном.

– Зашибись!
– с чувством сказал склонившийся над ним Колян-Толян или кто-то совсем другой, качаясь, как былинка на ветру.
– Аж до печенок проняло, гадом буду! А нашенскую знаешь, "Калинку-малинку"? В с-саду ягода малинка моя...

– Да что вашу!
– вскинулся Граната, влил в себя самогон и уронил бокал за плечо.
– Я вам сейчас нашу... Сам сочинил!

Он залихватски врезал по струнам и заголосил, совсем позабыв о том, что никакой он сейчас не файтер Стафла, а простой пассажир, которому зачем-то там нужно на Амазонию:

Там, где бирема не пройдет,

И уникар не просочится,

Эфес, как змейка, проползет -

И ничего с ним не случится!

А ну-ка, громче песню пой!

Пускай от страха враг трясется,

За вечный мир идем мы в бой -

Родная вигия прорвется!

Эфесу недоступен страх,

В глаза он смерти смотрит прямо.

Не устоит коварный враг,

А дома ждет эфеса мама.

А ну-ка, громче песню пой!

Пускай от страха враг трясется,

За вечный мир идем мы в бой -

Родная вигия прорвется!

Пусть знает враг, что мы сильны,

Никак не может быть иначе!

Чтоб в мире не было войны

Эфес готов к любой задаче!

А ну-ка, громче песню пой!

Пускай от страха враг трясется,

За вечный мир идем мы в бой -

Родная вигия прорвется!

Граната театрально вскинул руку, и холл взорвался аплодисментами и восторженными воплями. Его толкали в бока, звонко шлепали по бритой голове, совали в лицо бокалы и предлагали ехать вместе с переселенцами в горы и ежевечерне выступать с сольными концертами. Он вновь было взялся за гитару, но оказалось, во-первых, что пальцы не желают его больше слушаться, а во-вторых, в холл нагрянули гарды. Их зеленая униформа ассоциировалась с лужайками, на которых так хорошо лежать, глядя в небо и дожидаясь, когда прекратит кружиться голова, но речи их были весьма суровыми. Гарды категорически заявили, что холл не место для пьянок, и предложили всем немедленно убраться отсюда - или возвращаться в кабак, или расходиться по каютам. Гардов попробовали угостить самогоном, но они отказались, и участникам веселой посиделки не оставалось ничего иного, как очистить этот уютный уголок от собственного присутствия. Тем более, что один из этих крепких серьезных парней в зеленом заявил: круглохвостки вполне могут принять выдыхаемые алкогольные пары за отравляющие вещества и поменять окраску. Что случится дальше, было вполне очевидно. Аппаратура наблюдения за пернатыми поднимет тревогу, завоют сирены, начнется суматоха, паника и прочий трам-тарарам. А кому это нужно? А если перепуганные пассажиры начнут массовое бегство в открытый космос на спасательных шлюпках? Вылавливай их потом по всей планетной системе...

В общем, народ начал расходиться, кроме тех, кто крепко-накрепко уснул в креслах. Гранату тот самый Колян-Толян, обладающий, видимо, иммунитетом к самогону, потащил было назад, в кабак, но файтер нашел в себе силы отказаться. Нагрузки отпускного периода все-таки давали о себе знать, и Мхитарян был очень не прочь завалиться на ложе - теперь уже в одиночестве, без партнерш - и поспать. К тому же до Амазонии оставалось не так уж и много, а в космопорте ему надлежало быть в более-менее адекватном состоянии и следить за Годзиллой. Поэтому Граната вручил гитару переселенцу и побрел по коридору в другую сторону от кабака, к своей каюте.

Он тут же забыл, что остался в одиночестве и, глядя себе под ноги и изо всех сил стараясь не упасть, счел нужным что-то такое растолковать мнимому собеседнику:

– Ну да, понимаю... глупо спать, когда вся наша жизнь сон... Понимаю... Один, помнится, мне говорил... Или это я ему говорил?.. "Мы созданы из вещества того же... что наши сны... И сном окружена... вся наша маленькая жизнь..." Ха!
– Мхитарян хотел хлопнуть себя ладонью по лбу, но промахнулся и угодил по носу.
– Не мог он мне говорить, блип! Это же Шекс... Шекспир!.. А может, точно, это я ему сказал?.. Ну что, мол, брат Шекспир... Я тебе как поэт поэту...