Теперь вглядись, — указал он, и Нламинер придвинулся ближе. — Видишь ли ты четкую грань между черным и белым? Так, чтобы можно было сказать: «Вот место, где начинается чисто белое»?

Нламинер покачал головой и улыбнулся.

— Это знание — одно из самых очевидных, но и наиболее труднопостигаемых. — Инлеир поднял указательный палец. — Истина в том, что всегда существует граница. Никогда не бывает противостояния двух сил. Всегда есть третья — иногда плохо различимая, иногда отлично заметная — она есть всегда. Без нее весь мир был бы вечной ареной, вечным полем боя, безо всякого затишья.

Граница эта, — продолжал маг, — присутствует во всех аспектах существования. Поясню на примере еще одного популярного заблуждения. Магия очень привлекательна и полезна с точки зрения некоторых и кажется источником невероятной угрозы для других. Где, по-твоему, истина?

— Где-то посередине, — предположил Нламинер.

— Верно. Все зависит от употребления. А теперь скажи, часто ли ты слышал легенды о могущественных злобных магах, которые развили свою мощь до такой степени, что сами законы мироздания бессильны перед ними и кажется, что обрести власть надо всем сущим для них — легкая задача?

— Конечно, — Глаза Нламинера загорелись. — И книги читал, и немало представлений в килиане видел…

— Как, по-твоему, возможно ли такое? Нламинер подумал несколько секунд и молча пожал плечами.

— Трудный вопрос, согласен. Теоретически это возможно. Черная полоса в этом случае — это то состояние, когда мощность мыслящего существа такова, что оно в состоянии манипулировать законами реальности, в которой обитает. Белая — это наш уровень, уровень существ принципиально ограниченных, неспособных бросить вызов всему остальному миру.

— Граница в этом случае, — маг подошел к окну и говорил, не глядя на ученика, — весьма своеобразна, и единого мнения среди магов нет. Наиболее общая точка зрения такова. Когда существо приобретает способности, превосходящие те, которые записаны в его нити жизни, — некоторые называют это кармой, но разница все же есть, — то законы воплощения начинают подавлять такое существо, чтобы не нарушать равновесия его и окружающего мира.

— Равновесия? — подал голос Нламинер. — Как же, слышал. Ходил однажды проповедник и говорил, что все в мироздании предопределено и уравновешено и что задача каждого — медитацией понять, как надо поступать, чтобы не нарушить текущее положение вещей. Представляю себе картину — все сидят и медитируют, а вселенная тем временем живет сама по себе…

— Занятно. — Инлеир улыбнулся. — Впрочем, проповедников нынче много, так что не стоит слишком уж верить их словам. Вообще, слова лучше всегда подвергать сомнению — мои, кстати, тоже. Так вот, завершая эту тему. Мы вольны упражняться в наших магических искусствах как угодно, в рамках ограничений, что накладывает на нас образ жизни, общество, вера — неважно, какой культ ты исповедуешь и исповедуешь ли вообще. Как только маг попытается переступить ту грань, в рамках которой он не нарушает равновесие своей нити жизни, сернхе, вмешиваются иные силы, что неподвластны ни смертным, ни богам и противодействуют попыткам стать чрезмерно могущественным.

— И нельзя обмануть эти силы?

— Кто знает! Однако ни одно смертное существо на памяти Ралиона не смогло установить сколь-нибудь полный контроль над всем миром, хотя некоторые были весьма близки к этому. Замечу, однако, что все такие личности либо сходят с ума, либо неожиданно изменяются духовно и отказываются от власти. Что-то ломает их решимость в той или иной форме. Разумеется, ни из чего не следует, что эти силы нельзя обойти. Если хорошенько захотеть, то можно постараться. Вопрос только — зачем?

— Да, это сложный вопрос, — ответил Нламинер несколько секунд спустя. Новое знание взбудоражило его и зародило сомнения в его правомерности. Воистину, чем больше узнаешь о мире, тем больше видно непознанного…

— …Хорошенько захотеть, — произнес он, вставая с земли и отряхиваясь. Дерево таинственным образом усохло, пока он сидел у него, и полосы, проведенные на коре, казались невероятно старыми.

Окружающая местность также изменилась. Она стала заметно менее холмистой. Камни покрывали ее в изобилии; деревца были чахлыми, и голоса птиц больше не раздавались вокруг. Смолкли все насекомые, и теплую жару сменила осенняя прохлада.

— А я хочу вспомнить все, что забыл, — произнес Нламинер и вновь ощутил, как что-то настороженно шевельнулось в его сознании.

Один невысокий холм возвышался к северу от него — или к югу, а может быть, вообще в любую сторону. Если предположить, что огромное тусклое солнце садилось на западе, то к северу.

И на этом холме стояло неприветливое квадратное сооружение с колоннадой, украшающей стены. Единственная постройка за все время его последних скитаний. Намек был понятен; Нламинер направился к постройке, и с каждым шагом прошлое возвращалось к нему, и многие вопросы находили свои ответы.