– Давай посмотрим, – Вацлав достал специальный экземпляр телефонного справочника, где у него против домашних телефонов были записаны должность, место работы, семейное положение абонента. – Если он большой начальник, то телефон непременно есть. С… С… Сепельников… Семочкин… Семенов. Инициалы его как?

– Кажется, И. В.

– Как? Как? – Кобзиков изменился в лице.

– И. В. Теперь я вспомнил точно.

– А дочь как зовут?

– Лиля.

– Так слушай же, – сказал дрожащим голосом Вацлав. – Семенов Иван Васильевич, 1915 года рождения, имеет сына Игоря 1936 года рождения и дочь Лилю 1945 года рождения. Работает директором атомной электростанции. Понял?

– Понял.

– Чудесно! Колоссально! Грандиозно! Мумиозно! Фараозно! – забегал по комнате Вацлав.

Я быстренько взял чистый листок и написал:

Вацлав выхватил листок у меня из рук:

– Какой инструктор? Какой, к черту, инструктор? Ты теперь заведующий отделом атомных электростанций! Понял?

Только к началу декабря установилась настоящая зима. Холодные ветры с севера нанесли много снега, и он залег белыми медведями в парках и дворах, искрясь голубоватыми шкурами на солнце. Стояли ясные дни. Студенты форсили на улицах без шапок. Краснощекие ядреные девки вывозили снег за город. Тротуары стали полосатыми от следов деревянных лопат. Днем с крыш капало, а ночью между домами, как голодная собака, рыскала поземка и лизала тротуары шершавым языком.

Несмотря на суровые климатические условия, число грибов продолжало расти. Иван Иванович Березкин со своим громоздким бюрократическим аппаратом оказался абсолютно безвредным для ОГГ человеком.

На третий же день знакомства (я все же выполнил задание Кобзикова) Манке удалось сфотографировать График движения комиссий по укомплектованию колхозов и совхозов кадрами молодых специалистов из числа выпускников вузов, не поехавших по назначению в сельскохозяйственные районы.

Надо отдать должное Березкину: комиссии строго придерживались графика. И это было нам на руку. В определенный день и час в определенном учреждении грибы срочно выезжали в командировки или просто на время исчезали.

Березкин ходил совсем убитый. Два месяца титанической работы – и ни одного сорванного гриба. Встречая меня, он бормотал невнятно:

– Комиссий мало, Пряхин… не успеваем…

Иногда, наоборот, Иван Иванович бывал весьма возбужден.

– Дела идут! – кричал он еще издали. – Пришла гениальная идея! Создаем Координациональный Совет!

Манка, всегдашняя хохотушка, со слезами на глазах жаловалась Кобзикову:

– Не могу больше! Брошу. Тяжело. Свидания на заседаниях. До часу ночи торчу!

– И не поцеловались ни разу? – хмурился председатель ОГГ.

– Не…

– А ты сама целуй, не жди!

– Девушке первой нельзя.

– Предрассудки! Помню, когда я еще студентом был, пошел к одной содрать схему свиных кишок. Ничего такого и в мыслях не было. Доверился ей, как дурак, никаких мер предосторожности не принял, а она как поцелует!

– Боюсь я…

– Поможем! Рыков, разработай план операции! Это твоя недоработка. Девку до сих пор не поцеловали.

Мне тяжело досталась операция «Поцелуй». Три дня я уговаривал Березкина выехать за город (потренироваться, полазать по обрывам перед «морально-оздоровительным» мероприятием). Наконец Березкин согласился скрепя сердце. Манка надела свое лучшее платье, надушилась самыми дорогими духами. Председатель ОГГ лично провел с ней инструктаж. В этот день была безоблачная погода, и все предвещало успех. С нетерпением мы ждали Манку. Она пришла вечером, вся в слезах.

– Поцеловались? – строго спросил Вацлав Кобзиков.

– Не…

– Почему?

– Зашли мы на ферму молочка попить. А он как увидел коров, как увидел…

– Струсил, что ли?

– Доить их стал. До самого вечера доил. Плачет и доит. Доит и плачет. И я реву. Жалко мне Ванечку стало. Несчастный он в жизни. Все его ругают. Рас сказывал, скоро на бюро обсуждать будут. За нас. Что ни одного не поймал. А он такой хороший, такой хороший! Коров любит… И худенький, все заседает, все заседает… Снять его могут… Жалко! Может…