— Ты чего треплешь, что меня сажают? Совсем охренел?

В глазах металась плохо скрываемая тревога. Ледогоров пожал плечами.

— Я вчера в УСБ был. Там слышал. Думал, ты знаешь.

До четвертого этажа пришлось идти, сдерживая смех.

За окном небо приняло оттенок морской волны. Солнце утонуло за линией домов. Он закурил, открыл сейф и стал аккуратно составлять акт передачи дел.

Горячий ветер рвет занавеску, наполняя комнату своим жгучим дыханием. Иссиня-черная ночь затопила все, поблескивая тусклыми точками звезд.

— Ты спишь?

— Нет.

— Почему?

— Думаю.

Внизу, как всегда, шипит магнитофон. Старая забытая мелодия. «Шербурские зонтики». Французская тоска в питерском дворе.

— Что-нибудь случилось?

— Жизнь меняется.

— Это хорошо.

— Не знаю.

— Волнуешься?

— Боюсь.

— Кого?

— Себя.

Она обнимает его, ища губы.

— Я всегда буду тебя защищать.

В темноте негромко стонет саксофон. Жарко.

Утро ничего не изменило. То же ядовито-синее небо. То же рыжее солнце. Та же духота. Те же мысли. Ледогоров проснулся и долго лежал, смотря в потолок и слушая, как на кухне Юлька возится с завтраком. Было около одиннадцати. Наконец она заглянула в комнату.

— Проснулся? Вставай! Кофе горячий.

Он улыбнулся.

— Причешись!

— Потом.

Прихлебывая черный сладкий напиток и жуя оладьи, Ледогоров смотрел в окно. Двор замер в субботней утренней истоме. Большинство занавесок было еще задернуто. Стояла тишина, изредка нарушаемая звуком шагов внизу.

— Папа звонил, — Юлька намазала бутерброд маслом. — Спрашивал, как у тебя дела.

Он кивнул.

— Ты сказала, что хорошо?

Она откусила кусочек.

— Сказала, как есть.

— То есть, хорошо.

— Тебе виднее.

Ледогоров отвернулся от окна.

— В каком смысле?

Она погладила его по руке.

— Ты-то сам знаешь, что для тебя хорошо?

На сковороде зашипело масло.

— Оладьи угробишь. Принеси телефон.

Она выключила конфорку.

— Ты забыл сказать «пожалуйста».

— Пожалуйста!

Она вышла. Где-то за одним из сонных окон вдруг заплакал ребенок. Жалобно и испуганно. Ледогоров вздрогнул.

— Вот! Звони пожалуйста!

Он придержал ее.

— Спасибо. Извини. Хорошо для меня — найти как можно быстрее нормальную работу.

Она усмехнулась.

— Ледогоров! Ты и нормальная работа — это фантастика. Я пошла причесываться.

Он допил кофе и набрал номер.

— Коля! Это я. Да, выезжаю.

Ребенок умолк. Припекало солнце. Двор начал просыпаться.

Самолеты казались огромными белыми птицами, дремлющими под полуденным солнцем на прогретом бетоне аэродрома. Ледогоров всегда любил аэропорт. Захотелось взять Юльку и немедленно улететь в первом попавшемся направлении.

— Нравится вид? — Павловский расстегнул ворот форменной рубашки и полез в холодильник. — Пиво будешь?

Ледогоров помотал головой.

— Я в завязке.

— Тогда минералки.

— Пойдет.

Было свежо. Тихо гудел кондиционер.

— В общем, так, — Коля разлил «Нарзан» в стаканы. — Начнешь с грузового терминала. Работа суточная. С ребятами познакомлю. Там старший — мой человек. Зарплата — не супер, но больше, чем в ментовке, к тому же, как ты понимаешь, это не главное. Сложного ничего нет…

— Подожди, — Ледогоров отпил холодной воды. — Что делать-то надо будет. Я…

Павловский усмехнулся.

— Что делать? То, что я скажу. И как скажу. — Он достал из стола пачку «Давидофф». — Кури, Саня. И не парься. Пойми, работа — ерунда. Мне что — супер-инспектор нужен? Мне надежный человек нужен! Инспекторов у меня — жопой ешь. Здесь главное — команда. Обещаю — с голоду не помрешь! Потом и свои темы появятся. Дело наживное.

Ледогоров вытащил из пачки сигарету, закурил, поморщился и, затушив, вынул свой «Винстон».

— Ты увидишь, грузовой терминал — это…

Белый, изящный аэробус величественно выруливал на полосу.

— Коля, — Ледогоров не отрывался от стальной птицы.

— А?

— Ты в «ментовке» взятки брал?

— Нет, — Павловский удивленно умолк. — Я и сейчас не беру.

Самолет заревел и начал свой разбег по полосе.

— Саня! Только не начинай себе передергивать. Какие взятки? Я просто немного помогаю людям.