Капитан потуже затянул ремень, послал вперед нарочного: предупредить Свистопляскина, что враг народа пойман, и вошел в зев дверного проема.

– Собирайтесь, Петр Тимофеевич...

– Куда?

– Туда, где вас быстро разъяснят.

– Где?

– Не будьте наивным!

Петр Тимофеевич суетливо начал надевать на себя пальто.

– Да не наряжайтесь вы в теплое, – дохнув на него водкой, забурчал капитан. – У нас в управлении жарко! В частности тебя, пупырчик нэпманский, будет мучить зной.

Капитан противно рассмеялся.

Они вышли на улицу Парижской коммуны. Дождь, дождь, дождь не переставал идти. Сквозь мутно-серую завесу виднелся черный воронок. Открылась задняя дверца. Пахнущий махоркой салон принял в свои объятья несчастного нэпмана. Ключников в последний раз посмотрел на двухэтажный дом No 23-бис. Заурчал мотор, воронок понесся по Парижской коммуне и через пару минут свернул на проспект Диктатуры пролетариата.

В тесной приемной начальника немешаевского ОГПУ кипела деятельность: проносились фельдъегери, адъютанты, вельможи во френчах, юркие и не так чтобы штатские, моложавые барышни c блокнотиками в руках; широкогрудая секретарша Сонечка ритмично выстукивала приказы и постановления на пишущей машинке «Эрика».

Ключникова буквально втолкнули в приемную, а затем в кабинет Свистопляскина. Мебель в кабинете была большей частью старинная, конфискат. В серванте стоял мейсенский, c темными узорами сервиз, тоже конфискат.

Роман Брониславович поднялся из-за стола, поначалу был чрезвычайно вежлив c арестованным, затем вежливость сменилась повышенным тоном, потом криками, после криков к допросу приступил капитан Ишаченко. Альберт Карлович ловким движением кадровика раскрыл желтую папку, c минуту порылся в ней, вытянул из общей пачки какой-то листок, пробурчал: «Вот c этой, пожалуй, мы и начнем», подошел к Ключникову, двинул ему по челюсти, рявкнул:

– Ну что, козел, горя хапануть хочешь!

Капитан был в гневе. Губы дрожали.

– Начнем, гнида, c «Карт-бланша». Чем вы занимались в «Карт-бланше»?

– Я...

– Отвечать, лошадь нэпмановская!

«Сам такой. Держиморда!» – подумал Ключников, а вслух проворчал:

– Скажите толком, Альберт Карлович, в чем меня обвиняют?

– Кто подтолкнул репортера Фицнера к написанию антисоветской статьи? Кто?

Капитан щелкнул пальцем, ввели Василия Марковича c синяком под глазом.

– Вам знаком этот человек? – яростно спросил капитан, обращаясь к Фицнеру.

Фицнер медленно поднял голову и печальными глазами взглянул в лицо Ключникова. Этот человек был знаком ему лишь по карикатуре, опубликованной в «Немправде» в день Собачьего холода.

– Боюсь ошибиться, – хлопотливо запнулся Фицнер, но по-моему, это нэпман Ключников.

– Хорошо. А вы, гражданин Ключников, узнаете этого человека?

– Не имею чести.

– Та-ак... – протянул капитан. – Вы были правы, Роман Брониславович, налицо контрреволюционный нэпмановский заговор. Цель – путем вооруженного выступления, скажем, в ночь c 24 на 25 мая текущего года, разгромить советские учреждения и захватить, таким образом, власть в свои руки... Ключников – лишь пешка в этом заговоре. Фицнер – ответственный за захват печатных органов Немешаевска... Репортер Фицнер, вам знаком этот документ?

И c этими словами он поднес к носу Фицнера листок оберточной бумаги, на котором огромными буквами было напечатанно:

ВОЗЗВАНИЕ

Немешаевцы! Советская власть доканала справедливых немешаевских тружеников. Она забрала у нас все: лошадей, одежду и последнюю кровлю, необходимую к существованию. Властелины коммунарного разорительства рушат ваши хозяйственные замыслы, рушат ваши семьи. Граждане! C этими приятелями чертей, разбойникам пособничающими, хулиганам потакающими, грабителям помогающими, религию и церковь православную оскверняющими надо кончать! Надо c дубинками в руках избавиться от этих приятелей жидовских кормителей. И в этом нам помогут черносотенные офицеры, нэпман Ключников и репортер Фицнер. Выступаем в ночь c 24 на 25 мая.

Долой Советы! Долой ОГПУ!

Василий Маркович читал воззвание про себя и c каждой прочитанной строчкой обнаруживал в себе внутренний страх, о чем свидетельствовало частое щелканье языком и губами. Он несколько раз повертел перед глазами страшную бумагу и отдал ее капитану, брезгливо вытерев руки о фалды пиджака.

– Клевета поносная!!! Вы же меня знаете, Альберт Карлович! Я этого не мог написать!

– А кто написал, Пушкин?

– Только не я... – дрожащим от волнения голосом ответил Фицнер.

– А ну-ка, Альберт, дай-ка мне какую-нибудь статью этого подонка... – участливо пробормотал Свистопляскин. – Так... Сверяем... Получаем... Да это же ваш стиль, Василий Маркович! Нехорошо! Очень плохо!

– Я не писал! – несколько поднимаясь, вспыхнул репортер.

– Ну, это же заговор! – Свистопляскин был очень доволен.

– Все ясно, – продолжал Ишаченко. – Кто вами руководит? Где штаб? Штаб, спрашиваю, где? Отвечать!

Ключников и Фицнер, не сговариваясь, выжидательно молчали.