Шрифт:
– Да-а, – протянул лошадиноподобный после некоторой паузы, – вот мы едем, анекдоты травим, а ведь кто-то сейчас сидит и выдумывает их. А, товарищи?
– Вот потому-то он и сидит, – сказал Остап отеческим тоном и обронил знаменитый анекдот о чукчах: – Два чукчи сидят на берегу океана. «Хочешь, анекдот расскажу?» – «Политицкий?» – «Ну!» – «Не надо, сошлют!»
– А вот тоже о чукчах, – живо подхватил белобрысый. – Чукча говорит: «Я оцень, оцень сильно изуцаю русский языка. Казный день я запоминая восемнадцать слов. И всего я зауцил тысяцу слов. И это все здесь (показывает на голову), в зопе!»
Тут профессор прыснул так, что по его лицу поплыли медленные пожилые слезы. Лошадиноподобный Шашкин фыркнул и вписался не в тему:
– "Ты за что сидишь?" – «За лень. Мы c приятелем рассказывали друг другу анекдоты. Ладно, думаю, утром донесу. Но утром за мной уже пришли».
Едва он закончил, пенснеобразный любитель рыбной ловли стряхнул c себя анекдот из жизни палачей:
– Приходит палач домой. За плечами мешок, в котором что-то шевелится. Жена спрашивает: «Что это ты притащил?» – «Да так... халтурку на дом прихватил».
По всему купе раздался взрыв заразительного смеха.
– Сидит обезьяна на берегу Нила и полощет веревку в воде, – продолжал Остап. – Идет бегемот: «Ты что делаешь?» – «Дай двадцать центов, скажу». – «Возьми. А зачем тебе веревка?» – «Крокодилов ловлю». – «Дура! Кто же ловит крокодилов на пустую веревку?» Обезьяна (про себя): «Дура – не дура, а двадцать долларов в день имею».
Снова общий неудержимый хохот охватил все купе.
– Сидит бегемот на берегу Енисея и удит рыбу, – лошадиноподобный значительно посмотрел по сторонам и состроил такую комическую рожу, что профессор рассмеялся раньше времени. – Мимо проплывает крокодил. «Далеко ли до Астрахани?» – «Близко». – «Ничего, я на велосипеде».
– Летят два крокодила, – белобрысый вытер платком лицо и достал из рюкзака куль c овсяным печеньем. – «Мы можем упасть!» – «Да нет, у меня во рту гайки!»
– Профессор, давайте вы что-нибудь в этом роде, – обратился лошадиноподобный к пенснеобразному.
– В этом роде? сейчас... а вот! Посетитель в ресторане. «Принесите мне кастрюлю супу.» Принесли. Он берет и выливает себе на голову. Официант: «Что вы делаете? Это же суп!» – «А я думал – компот».
За окном рисовался удивительно гладкий пейзаж: высоко в лазурном безоблачном небе нещадно палило солнце, перед кочковатым полем, стлавшимся к лесу, узкой лентой тянулся пыльный проселок.
– По знойной пустыне, – заманчиво произнес Остап, когда в купе ворвался опьяняющий аромат зреющего хмеля, – катится нолик...
«Стоп! Стоп! Стоп! И еще раз стоп! Да сколько же можно заниматься тягомотиной? – расхорохорится нетерпеливый читатель. – Что это за анекдотики? – сорвется у него c языка. – Тары-бары-раздобары!.. Что это за ремарочки в романе? Жесты отчаяния? Интермедия? Зачем же играть на трепещущих струнах читателя? Что это за смехотворные занятия? Желание вызвать таким образом доброе расположение?.. Совершенно непонятно!»
Ну ведь могут же люди ехать в поезде и рассказывать друг другу анекдоты?
«Не могут!»
Ну ведь могут же!
«Нет, не могут! А если и могут, то...»
Ну что ж, извольте! Итак, останавливаем поезд (вот уже и слышен скрежет колес) и по воле того самого читателя, который всегда прав, ссаживаем Остапа Бендера... (Где же его ссадить-то?) ну, скажем... В общем, по воле читателя великий комбинатор оказался в этаком степном месте, пахнущем полынью, шалфеем и сухим знойным ковылем... Поехали дальше?
«Поехали, поехали. Это черт знает что!»
Глава XXX
КОННЫЙ ПЕШЕМУ НЕ ТОВАРИЩ!
Итак, мощный социалистический поезд «Москва-Новороссийск» остановился на маленькой степной станции – ровно настолько, сколько необходимо Остапу Бендеру, чтобы покинуть веселое купе и спуститься в ковыльную степь. Остап посмотрел вслед убегающему поезду и расправил плечи. Его глазам открылась ровная, словно море, без края и конца, степь, степь, степь.
«Постойте, это почему же без края?! Вон там вдали виднеется какое-то строение – то ли хутор, то ли колхоз, то ли конный завод. Это кто там пасется? Конечно же, русская степная борзая. А кто там рядом c борзой? Ну да, вороная лошадь-степняк. Значит, конный завод!»
Послушайте, дорогой читатель, вы так и будете влезать и спорить?! Тогда вот вам стило, как говорил один пролетарский поэт, и можете писать сами!..
Ладно, пусть будет по-вашему.
Остап поднял c земли саквояж, махнул рукой (Где наша не пропадала!) и зашагал к маячившему в степи конному заводу.
Минут через двадцать он стоял у полуразвалившегося кормового сарая. Неподалеку от сарая, рядом c тем местом, где лежал очумевший от жажды пегий пес, худощавый и расстрепанный мужичонка распрягал горячую в серых яблоках лошадь c целью задать ей корм. Остап сладко зевнул и надвинул фуражку на нос. При беглом осмотре мужик тянул на все пятьдесят. На нем был пиджак, надетый на запачканную косоворотку, на ногах – нагольные, заглянцевевшие от носки, сапоги; мужик как мужик, разве что без усов и бороды.