Левушка, занятый кафтанами, за этой архаровской деятельностью не уследил.

Она обнаружилась, когда семеновец Лестев, уже вставив было ногу в стремя, окликнул его и просил передать Архарову сыскавшуюся монету - рублевик с профилем покойной государыни Елизаветы Петровны. Пожалуй, что из всех имевших хождение серебряных рублей этот был самый крупный.

Приятель уже ждал Левушку с нетерпением - требовалось записать, кому он должен за сыскавшиеся рубли.

Насчет одной монеты, принесенной от конногвардейцев, он засомневался - больно оказалась стертой.

– Возьми, у тебя глаз острее, - Архаров передал монету Левушке.

– Санкт-петербургского монетного двора, - прочитал Левушка надпись на гурте.

– Так, а тут?
– Архаров показал ногтем.

– Мыслете-мыслете-добро… Ага, вензель московского денежного двора… Это как же?

– Молод, зелен, - заметил Медведев.
– Тебе и невдомек, что денежка-то крамольная.

– Никшни. И теперь-то про такие дела лучше не болтать, - одернул его Бредихин.

– Я же говорил, что такие рублевики еще сыщутся, - сказал Архаров.
– Редко, но попадаются.

– А с чего такая путаница?
– спросил Левушка.
– Надпись - одна, а вензель - иной?

– Теперь уже никто не вспомнит, - отвечал Бредихин.
– Вроде бы при государыне Елизавете перечеканивали монеты из заготовок, сделанных при государе Иванушке, царствие ему небесное. Возили их с одного монетного двора на другой. И не уследили.

– Каком государе?
– не понял Левушка.

Старшие офицеры переглянулись.

Медведев и сам не знал, о ком речь. Архаров не интересовался древней историей. Он начал службу при покойной государыне Елизавете Петровне, а что было до того - как бы и вовсе не было. Он только знал, что промелькнуло некое дитя, не имевшее права на престол, но тем не менее претендовавшее, и по милосердию Елизаветы Петровны было устранено от двора, поселено в тихой местности под надзором. И из-за дитяти случилось много времени спустя происшествие с господином Мировичем, взявшимся с чего-то его освобождать.

Бредихин же, самый старший, знал, что не все так просто. Знал он, что дитя, Иванушка, было объявлено наследником российского престола самой государыней Анной Иоанновной, и было оно доподлинно романовского семени - через государя Ивана Алексеевича, что был старшим братом великому Петру Алексеевичу, только от другой жены. И замешался в это дело давний спор о законности государевых наследников. Иванушка был рожден в результате череды законных браков - и мать его, и бабка, и прабабка сперва венчались, потом детей заводили. А Елизавета Петровна была лишь признана отцом - родилась она еще до того, как Петр повенчался на «сердечненьком дружке» Катеринушке. Так что ее воцарение многие сочли в свое время противозаконным - кабы не гвардия, помирать бы ей в цесаревнах, может статься - и постриг принимать, но гвардейцы, преображенцы (о чем даже Архаров знал), на своих плечах вознесли ее к престолу. Только два месяца и успело поцарствовать бедное дитя, государь Иванушка.

– Забылось дело, и слава Богу, - сказал Бредихин.
– Вот кабы ты десять лет назад такой вопросец задал, тут же бы нашлась добрая душа, крикнула бы «слово и дело!» Тогда о нем всякую память вытравили, монеты с личиком изымали. Теперь лишь государыня, дай ей Боже здоровья, позволила частично правду сказать.

– На кой ему та правда?
– вступился за Левушку Архаров.
– Я вон без этих правд до капитан-поручика дослужился. Есть у нас государыня - и ладно, а что было тридцать лет назад - не все ли равно?

– Ты не знаешь, что ли?
– спросил Бредихин.

– Не знаю и знать не желаю. Кабы не монета - не вспомнил бы. Раньше их больше попадалось, теперь вот на всю бригаду хорошо коли штуки четыре сыщем… Тучков, дай-ка перочинный нож, - велел Архаров.

– Эй, Архаров, ты что это затеял?
– воскликнул Артамон Медведев.

Архаров положил монету на подоконник и острием ножа старательно сковыривал хвост двуглавому орлу…

– Вот и пометил, - сказал он.
– Давай вторую, Тучков.

– Кафтаны вот, как велено, - напомнил о себе Федоров.
– Получайте, сударики мои. Да более к негодяям не суйтесь. Залапают ручищами - тогда кафтаны пожечь придется.

Архаров насторожился - доподлинно знать этого дядя Афанасий не мог. И тут же обозначилась связь между ним и теми людьми, что убегали от Архарова и Левушки.

Но лицо старого смотрителя не отражало угнездившейся в душе лжи. И Архаров сообразил, что старый смотритель своими глазами видел, как он задрался ночью с мортусом. И ничего удивительного: дядя Афанасий, зная все здешние тропинки, мог выйти на дорогу кратчайшим путем, а поле боя освещалось фонарем на шесте, торчащем у облучка фуры, и другим - в руке у Левушки.

Поехали на трех лошадях - Архаров, Левушка и архаровский денщик Фомка. На Солянке спешились. Фомка с двумя лошадьми в поводу направился к Яузе, обещавшись встать с ними так, чтоб видеть, когда господа вернутся на условленное место.

Архаров и Левушка, одетые весьма скромно, пошли к Варварским воротам. По дороге Архаров растолковывал приятелю свой замысел.

– А ты сам рассуди, Тучков, рублевик - деньги немалые, но ведь тот, кто кашу со всемирной свечой заварил, копеек не считает. У него их полон сундук. Стало быть, на наши рубли он не корочку черного хлебца себе купит, а, скорее всего, понесет их в кабак или к девкам.