Но это он добавил с некоторым сомнением.

– Сами помирают?
– уточнил Архаров.

– Хотелось бы, чтоб помирали. Или же в теле у страдальца за это время образуется сила, способная справиться с язвой. Нам главное - продержать больного этот срок, не дать ему помереть, а потом уже полегче.

Архаров вновь стал просить и грозить.

Самойлович, очевидно, устав и от своего ремесла, и от занудливого гвардейца, призадумался.

– Черт с вами, капитан-поручик. Я дам вам записку к доктору Вережникову. Он в Даниловом монастыре ведает женскими бараками, - сказал Самойлович Архарову.
– Пусть сам решает, я не могу… я знаю, что не положено…

Архаров с запиской поскакал обратно и наконец был впущен в монастырь. Его свита осталась снаружи и была им отправлена к солдатским палаткам, где горели костры, - чтоб хоть не мерзнуть осенней ночью.

В самом монастыре старенький инок-привратник велел ему обождать - не появится ли кто из насельников или из служителей. Такой человек появился - средних лет, с длинной острой бородой, по виду - монах, но только обряженный, как показалось Архарову, в исподнее - белые штаны, белую рубаху, поверх - большой фартук. Но, скорее всего, это просто была старая одежда, застиранная почти до белизны.

– Ванюша, сходи за Василием Андреевичем, - велел инок этому человеку.

Некоторое время спустя пришли двое - служитель с факелом и молодой, худощавый, сердитый доктор, даже при факельном свете - бледный, из той породы, которую Господь, слепив уверенной рукой и по канонам мужской красоты, почему-то позабыл раскрасить, так она и осталась белокожей и светлоглазой до ощущения полной прозрачности. Даже крутые завитки густых и жестких вьющихся волос, не убранных в обычную прическу, были как раз таковы - разве что самую малость желтоваты.

Взяв записку, доктор Вережников с большим неудовольствием ее прочитал.

– Приказание его сиятельства графа Орлова, - в который уж раз повторил Архаров.
– Не отступлюсь. Ночевать тут, на дворе, останусь.

– Этак он и впрямь заразу подцепит, - сказал молодой доктор, судя по лицу и повадке - человек весьма независимый.
– Ладно, недосуг нам ученые диспуты с гвардией затевать. Пусть ваша милость в безопасное переоденется, а кафтанчик с прочим добром мы пока прокоптим. Иначе вы у нас прорву времени отнимете, а послушаться все равно придется.

Архаров онемел.

Он и вообразить не мог, что врач способен так разговаривать с гвардейским офицером.

Возможно, сказывалось, что Архаров, будучи постоянно здоров и ни разу не побывав на войне, не схлопотав даже пустячной царапины от пули или клинка, мало сталкивался с докторами, разве что с Матвеем - но тому бы просто не дозволил себя лечить.

Василий Андреевич - тоже из полковых врачей, как Самойлович, из тех врачей, что на турецкой войне с фельдмаршалом Румянцевым побывали, и потому воспитавший в себе решительность и уверенность, на архаровский взгляд даже чрезмерные, растолковал: посетитель с ног до головы переоденется в наряд смотрителя, который потом сдаст, а его собственная одежда, пока он будет в бараке разводить белендрясы (так и выразился!), пройдет обработку целительным дымом, куда более действенным, чем навозный - Самойлович как раз проверял еще один изобретенный им курительный порошок, так что опасность невелика.

– Хрен с вами, - сказал на это Архаров.
– Где тут раздеться можно?

Он был готов проделать это и на дворе, но служитель отвел его в пустовавшую келью.

Весь в белом, несуразном, охваченный по пузу огромным фартуком, в чьих-то влажных от уксуса здоровенных башмаках, похожий на неуклюжее и сильно недовольное привидение, Архаров был отконвоирован служителем и Василием Андреевичем через двор и какие-то калитки к женским баркам.

Внутри было тесно, мрачно, горело всего несколько свеч, постели стояли вплотную. В изножии каждой приколот был листок со сведениями о больной. Женщины лежали по-разному - иные, в твердой памяти, переговаривались между собой, иные метались в бреду. Некоторые и впрямь были привязаны.

Архаров увидел в углу огонек лампады перед образами Богородицы и целителя Пантелеймона, перекрестился.

– Ищите свою бабу, - сказал Василий Андреевич и дал ему простенький медный подсвечник с одним огарком.

– Вновь привезенные в том углу, - подсказал служитель и поспешил на зов.

Архаров пошел вдоль постелей, честно вглядываясь в лица. Наконец он увидел лежащих рядом Парашку и Марфу. Глаза у обеих были закрыты, лица - в крупных каплях пота.

– Марфа Ивановна! А, Марфа Ивановна?
– позвал он.

Она чуть приподняла голову.

– Марфа Ивановна, это я, капитан-поручик Архаров, - отрекомендовался он.
– Николай Петрович. Не помнишь, что ли?

Марфа явно слышала его - но не имела сил прийти в себя, отгнать бредовые видения.

– Марфа Ивановна, отзовись, - сердечно попросил Архаров.
– Для чего ты ко мне Глашку посылала? Что ей велела на словах передать?

Марфа молчала.

– Три меченых рубля я получил. Ты где их взяла?

Упоминание о деньгах заставило ее открыть глаза.