– Как идет работа в вашей артели? – спросил он у пожилого плотника Оаке.

Начальник Танака сегодня узнал, Пьющий Воду достал бочку водки, заплатил налог полиции и повесил синюю тряпку с иероглифами.

Где достал деньги? Матросы ему собрали? Теперь он удачно торгует, там место людное, тысяча людей работает и столько же приезжает издалека, чтобы посмотреть. У него лавочка и всегда есть посетители. Семья оделась, никто не ходит голый. Едят хороший рис. Яся все еще в Симода. Берзинь им достал водки? Украл у старого Ябадоо? Но теперь поздно, уже не узнаешь.

Оаке Кикути более опытен, чем Таракити и другие старшие плотники. Он озабочен. Шхуна строится – это хорошо. Но в деревне так много иностранцев и чиновников, что вся рыба идет для них. Рабочим нечего есть. Рабочий человек не может без рыбы, он хуже работает, если голоден. А глава рыбаков Ябадоо. И он же заведует судостроением, но он должен заботиться.

Оаке осмелел. Случай был подходящий.

– Э-э... Э-э... – кивал головой Ябадоо, слушая его.

– Кроме того, рабочим платятся деньги, когда они работают у подрядчика. Теперь подрядчиком является наша власть. Денег совершенно не дается плотникам... люди голодны...

– Э-э... э-э... – как бы соглашался Ябадоо-сан. Но совета не дал, только кивал головой в знак согласия.

Оаке подумал дома: «Я теперь самурай. Может быть, Ябадоо не смеет решать. Меня мог бы выслушать представитель бакуфу Уэкава Деничиро. Теперь мы все начинаем жить западными обычаями. Я пожилой человек, знаю порядки и придерживаюсь их – сторонник старого и нового одновременно. Но у нас в деревне теперь все очень просто. Были случаи, когда Эгава говорил с крестьянами сам, не через переводчика. Ябадоо, может, не передаст моей просьбы в канцелярию бакуфу. Не обещал. Надеюсь на перемену в отношениях и на свое новое дворянское, хотя и самое низкое, звание!» Оаке решил, что надо осмелиться. Деничиро сам, как западный человек, очень умный, быстрый, без предрассудков, сам делает все, брал в руки мазилку для смолы и даже топор. К нему, наверно, лучше всего обратиться, как матросы обращаются к капитану и к Путятину.

На следующий день после работы маленькому сынку Кикосабуро отец велел остаться на улице. Мальчик присел на корточки и стал ждать.

Кикути долго кланялся перед дверьми, потом кланялся на пороге и кланялся за порогом. Потом Кикосабуро увидел, что отец исчез в полутьме канцелярии. Там сидели особенные чиновники, с кистями. Каждый у своего столика.

Кикути подполз, обратился с всенижайшей просьбой. Он все сказал. Вдруг из соседней комнаты вышел Уэкава-сама.

Расторопный чиновник поступил чудесно, ново. Сказал: «Встань! Скажи все просто, ясно, без поклонов».

Оаке все сказал.

Уэкава выслушал достойно и серьезно. На миг лишь задумался. Потом взял артельного старосту плотников за плечи, как бы желая обнять по-европейски, но целовать не стал, как Путятин, и не обнял, а крепко сжал своими железными руками.

– Политика! – сказал он и повернул Оаке, схватил за куртку и поволок к двери, отдал стоявшему там метеке. Тот на миг отошел и с разбега ударил просителя ступней ниже спины с такой силой, что Оаке как птица вылетел с крыльца и рухнул на улицу.

Сынок Кикосабуро смотрел как бы безучастно, но в глубоком душевном волнении.

Все тело Кикути было разбито, похоже, что у него перелом в спине. Превозмогая боль, отец едва поднялся.

– Совершенно по-китайски меня выкинули, – сказал он. – Да, это китайский прием.

Прием был отечественный, самый старинный, но сыну лучше так не говорить.

«Вот я попал! – думал Оаке. – Я-то ведь просил о дырявых монетках, о горсти риса! Какая же «политика»! Никакого отношения к политике. Я только про еду для детей, чтобы растить их для правительства Японии! Чтобы не выросли пьяницами!»

На другой день на стапеле Ябадоо, свирепо склонясь, кивнул ему и протянул:

– Э-э... Э-э... Я похлопочу за тебя...

Все тело у Кикути сплошной синяк. Больно поворачиваться, поясницу ломит. Трудно работать, наклоняться почти невозможно. Вчера казалось, что полицейский сломал его, но они знают, как бить. Кому надо сломать спину – обязательно сломают. Сегодня очевидно, что перелома нет. Утром приходил знахарь и осмотрел. Но еще больней, чем вчера.

Ябадоо осклабился. Он знал, что Уэкава-сама уже сегодня очень умно приказал приготовить деньги для выплаты плотникам, как просил Оаке Кикути. При этом Уэкава-сама строг и сумрачен. Распорядился сделать все быстро, чтобы плотники не голодали. Этому Ябадоо рад. Завтра начнется раздача мелких денег. Ябадоо – хозяин ломбарда. Можно будет взыскать долги с должников, заставить закладчиков выкупать вещи из ломбарда или платить проценты за хранение. А теперь ведь все дорожает.

Только мальчик Кикосабуро не мог забыть, как вчера его отца выбросили из канцелярии. И он никогда не забудет. Он чувствовал, что должен в будущем отплатить. Мальчик каждый день вставал рано и ходил с отцом на работу, он так был горд за своего отца!

Колокольцову хотелось бы описать, что он видел в Японии. Как пришлось изобретать заново все, что давно уже известно. Сам за собой не знал таких талантов. А теперь, право, поверил в себя. Интересная история, как всё начинали, что и как удается осуществить. Надо все записывать, пригодится для «Морского Сборника» хотя бы.