– Мне никогда не казалось, что обо мне мало заботятся, - медленно проговорил Кассилл.
– Я ведь чувствовал, что ты нас любишь, и думал, будешь любить всегда. А теперь мать осталась одна.

– У нее есть ты.

– Она одинока.

– Я тоже одинок, - сказал Толлер, - но тут уже ничего не попишешь. И твоя мать лучше меня это понимает. Если и ты научишься понимать такие вещи, то научишься и прощать.

Ему вдруг показалось, что Кассилл выглядит моложе двадцати двух лет.

– Советуешь понять, что любовь не бессмертна?

– Она способна умереть, но способна и не поддаваться смерти. Иные люди с годами меняются, иные остаются прежними. Когда один из супругов, мужчина или женщина, меняется, ему, или ей, кажется, что другой супруг, женщина или мужчина, как раз и подвергается сильнейшей перемене...
– Толлер умолк и беспомощно посмотрел на сына.
– Что я могу советовать, если сам ничего в этом не смыслю?

– Отец...
– Кассилл шагнул к Толлеру.
– Я вижу, тебе очень больно. Я даже вообразить не мог, как ты мучаешься.

Напрасно Толлер пытался сдержать слезы, затуманившие его взгляд.

– Я рад боли. Как раз ее-то мне и недоставало.

– Отец, не надо...

Толлер протянул руки к сыну, они обнялись, и на краткий миг объятий он вспомнил, каково это - быть счастливым человеком.

– Клади на борт, - приказал Толлер, выпуская изо рта струйки белого пара.

Сидевший за рычагами управления Бартан Драмме (он ни разу не упустил случая попрактиковаться в вождении корабля) кивнул и стал выбрасывать из горизонтальной дюзы кратковременные струи пламени. Судить о том, как их отдача превозмогает инерцию гондолы, позволяло скольжение Верхнего Мира по небу; вскоре из-за коричневого горба оболочки появился огромный блин Мира. Врубив противоположную дюзу, Бартан прекратил разворот; за каждым бортом застывшего в пустоте корабля теперь целиком виднелась планета. Впритык к восточному краю Мира пылало солнце, высвечивая лишь тонкий серп земной тверди. Все прочее тонуло в полумраке.

До ожидающего старта космолета оставалось меньше мили, на тусклом фоне Мира он казался ленточкой света. Рядом висело несколько крапинок поменьше немногочисленные казармы и склады, которые Чаккел позволил оставить в зоне невесомости для обслуживания недавно построенного корабля. В разрисованных небесах не так-то просто было найти это рукотворное созвездие, но всякий раз, когда оно попадалось Толлеру на глаза, у него учащалось биение сердца.

Истекли шестидесятые сутки с того дня, когда монарх разрешил снарядить экспедицию, и теперь Толлеру не верилось, что час расставания с родными планетами уже близок. Отгоняя смутное чувство нереальности происходящего, он навел подзорную трубу на космолет.

Его конструкция, начерченная Завотлом в гостинице "Синяя Птица", с тех пор претерпела одно существенное изменение. Сначала передняя из пяти секций задумывалась как отделяемый модуль, но по зрелом размышлении эта идея была отвергнута - недопустимо, чтобы на корабле был целиком закрыт передний обзор. После ряда неудачных экспериментов с зеркалами решено было перенести посадочный модуль в корму - его двигатель будет толкать космолет к Дальнему Миру, а там, после отделения секции, у корабля-матки обнажится собственный двигатель - для обратного путешествия.

Толлер опустил подзорную трубу и обвел взглядом других членов экипажа. Все они казались непомерно толстыми в костюмах на ватной подбивке, все были погружены в раздумья. Кроме Бартана, здесь находились Бериза Нэрриндер, Типп Готлон и еще один бывший истребитель, добродушный паренек по имени Дакан Врэйкер. К удивлению Толлера, от добровольцев не было отбою, но он выбрал Врэйкера за невозмутимый нрав и многочисленные технические навыки.

Оживленные голоса, не умолкавшие последний час, стихли, как будто люди вдруг осознали величие предстоящего.

– Только не надо мрачных физиономий, - с деланным весельем попросил Толлер.
– Может, на Дальнем Мире нам так понравится, что и возвращаться не захочется.

Глава 14

Приближался день старта. Толлер с нетерпением ждал, когда космолет обернется огненной стрелой и вырвется из хватки родной планеты. Как командир корабля, он бы предпочел в этот день сидеть за рычагами управления, но в период подготовки, когда дело дошло до освоения нового стиля полета, выяснилось, что остальные члены экспедиции в таком "спорте" куда одареннее своего начальника. Длина корабля впятеро превышала диаметр, и было нелегко сохранять его положение в пространстве - это требовало весьма деликатного обращения с горизонтальными дюзами, умения обнаруживать и исправлять отклонения от курса чуть ли не в момент их возникновения. Казалось, Готлон, Врэйкер и Бериза приобрели этот навык безо всяких усилий; нечастыми и кратчайшими - в долю секунды - вспышками они удерживали перекрестье рисок рулевого телескопа на центре планетного диска. Завотл и Бартан тоже неплохо овладели управлением, хоть и уступали в сноровке товарищам; Толлер же, к великой его досаде, в коррекции курса то и дело давал лишку, что вынуждало его терять время на исправление ошибок и вызывало ухмылки остальных воздухоплавателей.

В конце концов он сдался и уступил ответственность за вывод космолета из атмосферы планет-близнецов Готлону, самому молодому члену экипажа.

Пристегнутый к сиденью возле центра верхней палубы, Готлон не отрывался от призматического окуляра слабого телескопа, направленного вертикально на иллюминатор в носу корабля. Его ладони лежали на рычагах управления, от которых вниз, через несколько палуб, к главному двигателю и горизонтальным дюзам шли стержни. Свирепая щербатая улыбка показывала, что Готлон охвачен возбуждением и ждет не дождется приказа стартовать.