– Как мы узнаем Грань? – спросил Нартов.

– Ее ни с чем не спутаешь. Увидите – поймете.

Даниил воздел сухую руку с удивительно длинными пальцами и провел сверху вниз, словно разрезая воздух перед нами. И действительно разрезал.

Из черной щели потянуло свежестью, сыростью, сеном, всем сразу.

– Вот тут и пройдете.

Нартов хмыкнул – ему эта процедура явно не понравилась.

Щель, едва заметная, висела перед нами – словно прорезали бритвой ткань, на которой классический ночной городской пейзаж, от чего весь Протасов сделался совершенно нереальным. Реальным оставался только Даниил, придерживавший край разреза.

Мы вошли.

Я думала, что Грань – это вроде того лезвия, в которое истончается горный хребет, – по крайней мере, так кажется снизу. И что мы ее обязательно увидим сразу. Ничего подобного – мы оказались на запущенном лугу, где вековая трава уже выше пояса и даже, кажется, одервенела. Луна, моя подружка, хоть и не показалась, но успела навести свое легкое серебро на сухие пушистые султаны злаков и особо выделила темную полосу, пересекавшую луг. Это была тропа, и мы ступили на нее, первым – Нартов, за ним – я.

Некоторое время спустя мы вышли к речному берегу. Это был берег с обрывом, а по ту сторону реки виднелись заливные луга. Росло там несколько деревьев и стояла обычная скамейка, выкрашенная белой масляной краской.

На этом самом пятачке со скамейкой и березами тропинка иссякла.

– Кажется, прибыли, – сообщил Нартов. – Садись, отдыхай.

– Я не устала.

– Ну, стой.

– А где Грань?

– Да вот же, – неуверенно сказал Нартов.

– Обрыв?

– Ну?

Он уже сидел на лавке. Повернувшись ко мне, он провел ногтями поперек двух белых досок.

– Вот тут она, скорее всего, и есть. Ведь на Грани ведут переговоры, не стоя же!

Это очень точное, экономное движение меня не убедило. Нартов и в той жизни любил красивые жесты.

– А там что? – я обернулась. То есть, я хотела спросить, что за городок прикрывает нас с тыла. Пока мы шли – его не было, обозначился он, когда мы одолевали небольшой скользкий подъем и было не до вопросов, и вот настало время узнать. Но городка со светящимися окошками и приземистыми силуэтами домов я не нашла. Было что-то другое, где жить совершенно невозможно – как невозможно жить в нарисованной театральной декорации.

– Откуда я знаю… Ага, идет.

Очевидно, к лавочке вели две тропинки, и по второй споро поднимался человек, привычный к таким восхождениям. Он встал перед нами – он самый, мой ненаглядный топтун! Вот теперь я могла разглядеть его как полагается: невысокий (как, впрочем, и Нартов), узкоплечий, худой, волосы очень короткие, черные и завитые мелким бесом, к тому же блестящие, как если бы отражали лунный свет, луны на небе я меж тем не обнаружила. Вообще непонятно было, каким образом мы видим друг друга столь отчетливо.

Отсутствие луны мне не понравилось – она всегда действовала на меня ободряюще. Сейчас ее поддержка была особенно важна, а она вон куда-то закатилась…

– А-а, вы вдвоем, – отметил этот человек. – Ты, значит, Нартов. А я – Намтар.

Он повернулся ко мне и молча поклонился. Это означало – он меня узнал, не удивлен моим присутствием, но беседовать со мной ему не о чем. Ну ладно, подумала я, смешно обижаться на существо, живущее по непонятным мне законам. Вот сейчас он скажет, зачем позвал Нартова, и хоть что-то станет ясно.

– Это – настоящее имя? – спросил Нартов.

– Кто же сообщает настоящее имя без гарантий? – усмехнулся пришелец. – У НАС, во всяком случае, так не принято.

Да, подумала я, вот ходит за тобой такой по улице, думаешь – человек, а на самом деле – что-то совсем другое, не НАШЕ, я бы сказала, ИХНЕЕ, если бы возня с переводами не приучила меня к ежовым рукавицам правильного слога.

– Значит, ты мое имя знаешь, а я твое – нет?

– Чтобы не было недоразумений – я Намтар, – сказал он тогда не Нартову, а именно мне. – Кому нужно – знает это имя. Запомни, пожалуйста, чтобы потом не говорили, будто мы скрываем имена. Вот он я – гляди…

Намтар повернулся довольно изящно и сел на другой край лавки. Между ним и Нартовым оставалось некоторое пространство. То самое, по которому Нартов интуитивно провел границу.

Я осталась стоять.

– Ну, слушаю, – нелюбезно буркнул Нартов.

– Я по поводу справедливости. Справедливость едина. Разными могут быть методы. Но ты не станешь возражать, если я скажу: цель у нас одна.

– Может, обойдемся без казуистики? – спросил Нартов. – Ты ведь не для того мне подсунул записку, чтобы рассуждать о справедливости.