— Неделю назад. Это лифчик восемнадцатого. Вот его-то как раз и пришлось того… упокоить…

Рассказчица — Марианна Евгеньевна Древлянская

Эта девочка из благополучной семьи росла в ангельских условиях. Ее учили музыке и живописи, строго следили, чтобы не якшалась с кем попало. То, что она познакомилась с Витькой Костомаровым, было как раз следствием изысканного воспитания. Родители не хотели держать дома кошек и собак, но аквариум казался им достойным украшением гостиной, а уход за золотыми рыбками — подходящим занятием для домашнего ребенка.

Вместо рыбок Машка принесла домой двух тритонов в трехлитровой банке. О том, что она подружилась с продавцом тритонов и стала с ним перезваниваться, родители узнали несколько лет спустя. Тогда папин бизнес расцвел до такой степени, что решено было отправить дитя учиться за границу, а именно — во Францию. Это преследовало две цели: дать Машка престижный диплом со знанием французского языка впридачу и лишить ее возможности познакомиться в родном городе с совершенно неподходящим женихом. Родители не учли возможностей Интернета. Машка с Витькой постоянно переписывались.

Конечно, в их платоническом романе бывали паузы. Машка чуть не выскочила замуж за аргентинца, гениального до безобразия, а Витька прожил полгода с женщиной старше себя на десять лет, получил отставку ради более перспективного мужчины и долго ходил мрачный. Были и другие эпизоды. Когда же Машка вернулась домой — возглавить Центр дизайна, деньги на который отстегнул папа, они встретились и на радостях оказались наконец в постели.

Папа Древлянский вроде должен был помнить, с чьей подачи прицепился к проекту «Янус», но бизнес — такая штука, где вовремя проявившийся склероз может оказаться полезнее хорошей памяти.

Но когда над папиной лысой головой сгустились тучи, память с перепугу проснулась. Папа добровольно согласился, чтобы Машка вместе с Витькой Костомаровым поехала в Протасов.

Машка плохо представляла себе масштабы проекта и последствия краха. До сих пор жизнь ее баловала. Все к ней приходило вовремя и в наилучшей упаковке, включая Витьку, который был и неглуп, и активен, и даже просто хорош собой — высок, плечист, с темной, почти черной шевелюрой и синими, совершенно аквамариновыми глазами. Такие детали дизайнер Машка очень ценила.

Она помчалась с любимым в Протасов, словно на цивилизованный пикник туда, где ждет площадка для костра, выложенная камнями, а за кустом стоит финская кабинка с биоунитазом. Она взяла с собой карандаши и запас бумаги, а также фотоаппарат — надеясь обнаружить в Протасове образцы архитектуры восемнадцатого века. И пока Витька собирался в дорогу, она расспрашивала коридорных в гостинице, не уцелело ли поблизости старинных помещичьих усадеб с деревянными колоннами в стиле ампир. Классическая русская помещичья усадьба как раз понемногу входила в моду…

— А когда этот тарарам кончится, мы обвенчаемся, — объявил Витька с такой убежденностью, что я бросилась к нему на шею.

Конечно, тарарам мог и затянуться. Неизвестно же, что это за пятно белого тумана и куда улетает брошенная туда консервная банка. Вот если бы в Новую Зеландию какого-нибудь далекого века! Тогда бы можно было закинуть туда лассо, или сеть, или…

— Трал, — подсказал Витька. — Не забивай себе голову всей этой ахинеей. До экспедиции еще очень далеко. Не будем тратить время на ерундистику.

Мы и не тратили. Я только успела удивиться — надо же, сколько он всего знает! Я бы до трала не додумалась.

Утром мы оделись по-походному и заправили джинсы в сапоги. Ему очень это идет — он высокий и длинноногий. Я хотела распустить волосы, но он заставил сделать кичку на затылке.

— Ты, Машка, в лесу за все ветки цепляться будешь.

— Мы же по тропинкам пойдем! — возразила я.

— Ты представляешь себе тропинку как асфальтированную дорожку шириной в полтора метра?

Возле нашей дачи есть лес, и тропинки я видела, и даже бегала по ним в детстве, и ни за что волосами не цеплялась. Я это сообщила ему, но он был неумолим. Пока мы пререкались, в номере зазвонил телефон. Нас уже ждали внизу.

— Вот это, Машенька, тот самый «газик», на котором весной сорок пятого въехали в Берлин, — сказал Витька, показывая на зеленую машину в стиле ретро. Из антикварного автомобиля выскочил мужчина средних лет с сухим лицом, тоже в резиновых сапогах, но и в какой-то брезентовой куртке, и в лыжной шапочке, невзирая на июнь. Они поздоровались. Меня всегда удивляет и часто смешит, как мужчины производят рукопожатие. Они вытягивают правую руку как можно дальше и еще быстро наклоняются, а вид при этом делают, будто соблюдают этикет мадридского двора.