Ирландское хвастовство всегда выводило меня из терпения. Мы опять поссорились, и он объяснил мне, что имел в виду под «свободным временем клерка» лишь ближе к концу моего романа.

Собственно говоря, я тоже успел побывать в плену, только недолго. Бежать удалось на обыкновенном баркасе, который мой хозяин приобрел для рыбной ловли. Соучастником моим был молодой мавр, которого преследовало правосудие, а за какие подвиги – об этом я умолчу. Описывая наши сборы, я вдруг забеспокоился – получится ли моя книга достаточной толщины, и стал перечислять все подробности. Потом я перечитал этот кусок, он показался мне скучным, и я опять потребовал совета у Джереми.

– Попробуем прочитать вслух, – решил он. – «Я знал, где стоят у хозяина ящик с винами (захваченными, как это показывали ярлычки на бутылках, с какого-нибудь английского корабля), и, покуда мавр был на берегу, я переправил их все на баркас и поставил в шкапчик, как будто они были еще раньше приготовлены для хозяина. Кроме того, я принес большой кусок воску, фунтов в пятьдесят весом, да прихватил моток пряжи, топор, пилу и молоток. Все это очень нам пригодилось впоследствии, особенно воск, из которого мы делали свечи. Я пустил в ход еще и другую хитрость, на которую мавр тоже попался по простоте своей души. Его имя было Измаил, а все звали его Моли или Мули. Вот я и сказал ему: „Моли, у нас на баркасе есть хозяйские ружья. Что, кабы ты добыл немножко пороху и зарядов? Может быть, нам удалось бы подстрелить себе на обед штуки две-три альками (птица в роде нашего кулика). Хозяин держит порох и дробь на корабле, я знаю“. – „Хорошо, я принесу“, сказал он и принес большой кожаный мешок с порохом (фунта в полтора весом, если не больше) да другой с дробью фунтов в пять или шесть. Он захватил также и пуль. Все это мы сложили в баркас. Кроме того, в хозяйской каюте нашлось еще немного пороху, который я пересыпал в одну из бывших в ящике больших бутылок, перелив из нее предварительно остатки вина».

– Ну, как? – спросил я. – Там еще можно написать, какие припасы принес на борт мальчик Ксури, наш третий попутчик.

– Я бы назвал это смертной тоской, но клерку понравится. Ты не забывай, Боб, что имущества у клерка мало, и он очень любит такие хозяйственные рассуждения. А что ты собираешься сделать с этим мавром Мули? Неужто взять его с собой в христианские страны?

– Тогда Джон с ним уговорился, что отвезет его в Кадис, но по дороге им попались морские девы, а мавры – большие любители этого дела…

– Кто попался? – в ужасе спросил Джереми.

– Морские девы. Они как раз в тех краях пасут свои стада и часто пристают к морякам. Выныривают из воды по пояс и зазывают. Джон даже слушать их не хотел и дал мальчишке по шее, чтобы привести в чувство, а мавр совсем одурел. Так вот бедный Мули с ними и остался.

– Ты шутишь, Боб? – дрожащим голосом спросил Джереми.

– Какие уж тут шутки, дружище, я тоже имел с ними дело, – и я, засучив рукав, показал ему метку от сладострастных губ морской девы. У меня на теле были и другие, не такие заметные. Их трудно с чем-то спутать – и по прошествии нескольких лет эти круглые знаки сохраняют зеленоватый оттенок, не как у угасающего кровоподтека, а совсем иной.

Джереми сильно разволновался. Я рассказывал ему о повадках морских дев битых полчаса, прежде чем уразумел: он всю жизнь мечтал о красивой женщине, которая знает всего три десятка слов, которым обучил ее мужчина, да и те произносит крайне редко. Конечно, их красота – не на всякий вкус, кожа у них грубовата, особенно на плечах и на груди, лица широкие, и ни у одной морской девы не видел я тонкой талии, что неудивительно – не плавать же им в корсетах. Зато пахнут они изумительно – если, конечно, встретишь деву часа два спустя после того, как она пообедала сырой рыбкой.

– Никаких морских дев! – объявил Джереми, узнав все, что его интересовало. – Половина Лондона снимется с места и поплывет к африканским берегам! Хватит с нас кракена.

– Это еще места знать надо, – успокоил я его, и мы принялись решать судьбу бедного Мули.

– Всякий клерк в мечтах своих видит себя суровым и справедливым, – сказал Джереми. – А также деловым и практичным. До завтрашнего дня ты напишешь, как, опасаясь хитрости мавра, ты спихнул его за борт и велел плыть к берегу. А мальчика Ксури, так и быть, оставим. Африканский берег, африканский берег… куда, говоришь, вы поплыли?

– Джон рассказывал, что взял курс на Гибралтар.

– Гибралтар подождет. Вы должны устроить охоту на льва. Клерк любит, когда охотятся на крупных животных, которых нет в Англии. Читая, он ощущает себя более значительным, чем лорд-канцлер, который всего лишь гоняется в своем поместье за лисицами.

– А как выглядит лев? – спросил я. – Нет ли у тебя картинки?

– Ты понимаешь, сынок, моряки знают только то зверье, которое встречается на побережье, а придя в порт, они уж скорее пойдут в бордель, чем в зверинец, честное слово.

Джереми кое-как описал мне льва, и я решил, что эту скотину можно застрелить из ружья. Когда сцена со львами была готова, Джереми ни одной ошибки в ней не нашел и потребовал еще одну такую же, более кровавую. Он остался доволен – мы с Ксури не только убили льва, но и освежевали. Я боялся, что проклятый ирландец заставит меня сожрать тушу, но он в тот день был мирно настроен – мы сошлись на том, что мясо у львов несъедобное.

Потом Джереми вспомнил, что клерки любят встречи с туземцами – они якобы ощущают себя при этом умными, сильными и хорошо одетыми белыми людьми, несущими прогресс и цивилизацию. Мне уже было все равно – я написал про голых туземцев, прибавив заодно сцену охоты на гигантского леопарда. Получилось не очень достоверно, однако внушительно – застрелить опасного зверя и великодушно отдать его несъедобное мясо голым дикарям мечтал бы каждый клерк.