Но дядя Коля, пусть он меня простит, всегда отличался большим себялюбием. И в какой-то момент это его решительно подвело - никогда нельзя быть довольным самим собой. Когда начинаешь быть довольным жизнью, то жди неприятностей.

Помню, как был радостно возбужден за неделю до рокового выстрела: потирал от удовольствия руки, дергал паленый утюгом галстук, шумно чаевничал:

– Все, прошло их время! Начинаем игру, Александр, - и вытаскивал из сейфа заветные папочки, развязывал на них бантики, листал страницы, потом снова завязывал атласные ленточки на бантики.
– У-у-у, н-н-ненавижу!..

– Не рано ли?
– сомневался я.

– Саша, ты меня плохо знаешь?
– и тыкал пальцем в потолок.

На потолке ничего не было: потолок как потолок.

– Ничего, сынок, не понимаешь, - и самодовольно расплывался в улыбке, и грыз, грыз, грыз сушки зубами, покрытыми желтизной.
– Побеждает тот, кто обладает необходимой информацией. Информация решает все!.. А у нас что? Верно: в полном объеме, - и накладывал лапу на папки.
– Мы ещё с тобой, Алекс, потрудимся во славу отечества!
– И верил, верил, верил, что его политическая пикертоновщина нужна родине.

И хотел, как я понимаю, и меня в очередной раз задействовать в этом труде.

У меня же, признаться, на ближайшее будущее были иные планы.

Я хотел, чтобы моя дочь называла меня папой. Слава Богу, её легкие очистились, и она бегала веселенькая, с парфюмерно-косметическим румянцем на щеках. Когда дочь выздоровела, я пришел на кухню и сказал её маме:

– Выходи за меня.

– Куда?

– Ну куда выходят? Замуж!

– Хм! Чего это вы, молодой человек? Не перетрудились ли часом?

– Перетрудился.

– Тогда отдыхайте.

– Прекрати этот тон.

– Ты мне ещё будешь указывать?

Ну и так далее. Словом, женщина скрутила кукиш и поводила фигурой перед моим носом, спрашивая:

– А зачем?.. зачем... ты... нам... нужен?

Так и сказала - и она права. Чтобы любить, необязательно совершать гражданский обряд. Его совершают лишь те, кто сомневается в своих чувствах.

Та, которая вновь начинает похрапывать под моим боком, не сомневается, что меня любит, и поэтому не хочет замуж. Она прекрасна в жизни и во сне жаль, что храпит. Но я её пока не буду оставлять; во-первых, кому-то нужно наблюдать за состоянием моего носа, во-вторых, необходимо следить за тем, чтобы я случайно не застрелился из своего служебного пистолета. Стреляются, как правило, в одиночку. Если кто-то при этом присутствует, то можно промахнуться... или угодить в присутствующего.

Нач не промахнулся - он оказался в своем кабинете один. Случилось так, что он оказался в своем кабинете один. Странно, у него всегда ходили толпами, попить чайку, подышать свежим воздухом культурных растений. А тут он остался один. Правда, был вечер, ближе к ночи, и все сотрудники ушли домой, чтобы набраться новых сил перед трудовым трудным днем.

Вероятно, Нач дядя Коля заработался, работы было много, и не заметил, что остался один. Когда же заметил, то поспешил вытащить из ящика стола или, быть может, сейфа пистолет. И не промахнулся. Он был метким стрелком: на стрельбище лучше всех стрелял.

Я же плох в стрельбе из мелкого оружия. Если бы мне дали ракетную установку, да, боюсь, её не доверят. Вот почему мне ещё так трудно осуществить свою небескорыстную мечту.

Мне даже в каком-то смысле завидно: генерал-майор сделал то, что у меня, может, и не получится. И наверняка не получится, потому что меня обманули, провели меня, как юнната-следопыта: Нач все сделал, чтобы моя мечта превратилась в призрачную субстанцию.

Теперь я думаю: неужели он так был зорок? Но скорее всего: он хотел, чтобы я был последним, кто бы видел его живым. Такая вот прихоть.

Когда я по приказу явился к Начу в кабинет, там находились сотрудники, двое их было или трое, не помню. Генерал-майор говорил с ними о погоде, а быть может, о сложном международном положении. Потом они ушли, сотрудники, и мы остались вдвоем, я и дядя Коля.

– Как дела, сынок?
– спросил он.

Нас было двое, и поэтому он спросил меня: как дела?

Я ответил.

Нач стащил очки с носа, помял лицо ладонями, смотрел на меня. И в эту минуту у него было лицо утомленного бухгалтера, который наконец-то свел дебет с кредитом.

– И еще, - сказал я, - сын товарища ГПЧ засобирался в путь-дорогу... туда, - и показал в окно, где горели рекламные огни города.

– Точно?
– рассеянно спросил Нач.

– Да, - удивился, мне всегда доверяли.
– Что-то случилось?
– Не выдержал; хотя не имел права задавать такой бестактный вопрос.

– Случилось, Саша, случилось, - генерал-майор грузно поднялся из-за стола, звякая ключами, открыл сейф.
– Подставили меня, брат. Купился дядя Коля, - и тащил из бронированного нутра сейфа папочки.
– Таким вот образом. Продали ни за понюх табаку. Эх!
– И снова сел за стол, развязывая атласные ленточки на папках.
– И не так обидно, что продали с потрохами, а что сам... сам купился.