–  Кто там, Мариночка?
– донесся из комнат мужской голос.

–  Это ко мне!
– резко ответила длинноволосая, закрыв за собой и кухонную дверь.
– Так в чем же дело?

Сесть она не предлагала, и это враз успокоило Егора.

Еще у порога он не знал, как и что говорить, а теперь понял.
– В комнатах-то, поди, муженек обретается?

–  А вам какое дело?

–  Мне дела нет, а вот ему - не знаю.

–  Угрожать пришли?

–  Зачем же так-то? Я к тому, что вы, стало быть, устроились, а другому устроиться не даете. Хорошо ли? Да как вы смеете?..

–  Смею уж, - негромко сказал Егор.
– Хватит злом-то пыхать. Что он дурного-то сделал вам?

–  Сделал, - усмехнулась она и закурила сигарету.
– Объяснять бесполезно: если он до сих пор не понял, то вы и подавно.

–  Растолкуйте, - сказал Егор и сел на маленькую красную табуретку.
– За тем и пришел.

–  Я вас выгоню сейчас отсюда, вот и все объяснения.

–  Нет, не выгоните, - сказал Егор.
– Раньше, может, и выгнали бы, а теперь побоитесь. Вы вон все двери за собой позакрывали и, значит, семейством своим дорожите.

–  Опять угрозы? Слушайте, мне надоело…

–  Дали б водички, - вздохнул Егор.
– В столовке селедки три порции съел - горю.

–  Ух, нахалище!
– Она достала из стенного шкафчика расписанную глиняную кружку, спросила через плечо: - Прикажите со льдом?

–  Зачем?
– удивился Егор.
– Простой налей, колодезной.

–  Колодезной…- Она шмякнула о стол кружкой, вода плеснула через край.
– Пейте и уходите. Чувалову скажите, что ребенок не его, пусть успокоится.

Егор неторопливо выпил невкусную московскую воду, помолчал.

Женщина стояла у окна, яростно дымя сигаретой и через плечо поглядывая на него колючими глазами.

–  Что вам еще от меня нужно?

–  Мне-то?
– Егор посмотрел: и чего хорохорится дека?
– Муж ведь он вам-то.

–  Муж!..
– Она презрительно передернула плечами.
– Пенек он лесной, ваш Чувалов.

–  Ругать не ласкать: не скоро заморишься.

–  Оскорбить женщину и даже не заметить - как это благородно!

–  На оскорбить не похоже, - с сомнением сказал Егор.
– Юрий Петрович - человек уважительный.

–  Уважительный!
– насмешливо повторила она.
– Скажите честно, если женщина-ну, по минутной слабости, под настроение, по увлеченности, наконец, - перес…- она запнулась, - ну, переночует, хватит соображения утром не совать ей деньги?

–  Соображения у нас хватит. Денег у нас нет.

–  Он тоже платил не наличными. Просто решил меня осчастливить и потащил ставить этот дурацкий штамп, не соизволив даже поинтересоваться, люблю ли я его.

–  Что, силой штампы ставили-то?

–  Ну зачем же…-Она вдруг улыбнулась.
– Ну я дура, дура я была, легкомысленная, это вам надо? Мне сначала даже поправилось: романтика! А потом опомнилась и сбежала.

–  Сбежала, - сердито сказал Егор.
– А штамп? От него куда сбежишь?

Длинноволосая растерянно промолчала, и Егору стало жаль ее. Разговор словно поменял их местами, теперь главным в этой кухне был он, и оба это понимали.

–  Я паспорт потеряла, - виновато сказала она.
– Может, и он так, а?

–  Сама завралась и его врать учишь? С новым-то как живешь?

–  Хорошо.

–  Я не про то. Я про закон…

–  Расписались.

–  Ах ты, господи!..

Егор вскочил, пометался по кухне. Марина внимательно следила за ним, и во внимании этом была почти детская доверчивость.

–  Хорошо, говоришь, живете?

–  Хорошо.

–  Зови его сюда.

–  Что?
– Она вдруг выпрямилась, вновь став холодно-надменной.
– Вон отсюда. Немедленно, пока я милицию…

–  Ну, зови милицию, - согласился Егор и опять уселся.

Марина отвернулась к окну, беспомощно повела опущенными плечами. Она плакала тихо, боясь мужа и стесняясь постороннего человека.

Егор посидел, повздыхал, а потом тронул ее за плечо: - Узнают- хуже будет: закон ведь нарушен.

–  Уходите!
– почти беззвучно закричала она.
– Зачем вы пришли, зачем? Ненавижу шантаж!

–  Чего ненавидишь?

Она промолчала. Егор потоптался, помял кепку и пошел к дверям..
– Стойте!

Егор не остановился. Нарочно хлопнул кухонной дверью, услышал, как зло и беспомощно зарыдали у окна, и, выйдя в коридор, распахнул дверь в комнату.

У стола над чертежной доской страдал молодой парень. Он поднял на Егора спокойные глаза, моргнул, улыбнулся. Сказал неожиданно:

–  Черчу, как проклятый. Диплом в сентябре защищать.

В противоположном углу в кроватке спал ребенок. А парень с удовольствием потянулся и пояснил: