Он спустился в кубрик, сел на свое место. Еленка поставила перед ним миску, но он отодвинул ее и спросил чаю. Выпив две кружки, впервые поднял на Сергея глаза:

–  Я полежу, а? Справишься один?

–  Конечно!
– Сергей метнулся к дивану, раскинул постель.
– Что за вопрос, капитан. Отдыхай.

Он лег, отвернулся к стене и так, не шевелясь, лежал, пока не кончился рабочий день. Слышал, как Сергей чалился, как шепотом уговаривал Еленку идти на занятия, как звенели под их ногами ступени трапа, как наконец затихло все; он остался один. Тогда он вылез на палубу и послал за водкой парнишку, что рыбачил с затопленной баржи.

Парнишка смотался мигом. Иван спустился вниз, сел к столу, налил полный стакан и заплакал.

Наутро он с трудом поднялся с постели. Сергей глянул на его серое лицо, свистнул:

–  Лежать, капитан. Лежать пластом. Сам справлюсь.

Несколько дней он отлеживался, ничего не ел. Еленка бегала за молоком, Сергей раздобыл где-то меду. Отпаивали его, уговаривали, Сергей гнал к врачу - Иван только тряс головой.

А потом прошло. И ночью Иван сам выбросил за борт поломанный костыль.

…Утром в диспетчерской Ивану сказали, что его срочно просили зайти к юрисконсульту. Зачем, почему - никто не знал.

–  Видно, насчет ссуды Никифорову, - предположил Иван.
– Директор при мне обещал разобраться.

–  Хорошо, если не насчет сена, - тихо сказал Сергей.

Старшего юрисконсульта Ефима Лазаревича Иван знал с войны: кругленький, седенький, чрезвычайно живой юрист и тогда был точно таким же, как и сейчас.

–  Здравствуйте, Иван Трофимович.
– Он обеими руками пожал жесткую руку Ивана, подождал, пока тот сядет.
– Оторвал от работы - извините великодушно. Служба, знаете!…

Он деловито полез в стол. Порывшись, выудил тоненькую папку, раскрыл ее и, нацепив очки, долго читал какие-то бумажки. Иван сидел не шевелясь: в крохотном кабинетике стояла строгая тишина.

Ефим Лазаревич закрыл папку, снял очки, задумчиво потер переносицу.

–  Как дела у вас, Иван Трофимович? Как "Волгарь" бегает? Вы курите. Курите, бога ради, не стесняйтесь.

Иван закурил, коротко рассказал новости, упирая больше на то, что положение Федора безнадежно и что в семье - семь ртов. Юрист вздыхал, поддакивал, качал круглой, поросшей седым пушком головой.

–  Да, Иван Трофимович, да. Большое несчастье, очень большое. А как все это случилось? Знаете, с подробностями, если припомните. Очень важно - с подробностями.

–  С подробностями?… - Иван не помнил никаких подробностей, а то, что помнил, считал незначительным. Передал коротко, как рвануло запань, как удалось ему аккуратно сдать воз: благо, случилось все на развороте и плот сам пошел в Старую Мельницу.
– …Ну а Федора - как подрезало…

–  Да, - сказал юрист.
– Жаль, что подробностей не помните… Значит, у борта стоял Никифоров?

–  У самого борта, - подтвердил Иван.
– За плотом следил, знаки мне подавал: мне из рубки назад плохо глядеть, не видно.

–  А по инструкции где должен стоять?

–  По какой инструкции?

–  Ну, есть же инструкция по технике безопасности?

–  А-а… - Иван силился вспомнить, что сказано в инструкции на этот счет.
– Ничего там не сказано.

–  Правильно, - почему-то с удовлетворением сказал юрист.
– Но, может быть, есть какие-нибудь добавления, приказы?

–  Ничего такого нет, - сказал Иван.
– А в чем дело, Ефим Лазаревич?

–  Дело?… - вздохнул юрист.
– Дело, дорогой мой, в том, что Никифоров подал иск на возмещение убытков, которые он потерпел.

–  Подал все-таки?
– Иван растерянно улыбнулся.
– А ведь не хотел…

Он замолчал. Ефим Лазаревич опять нацепил очки, раскрыл папку, долго перебирал бумаги. Потом снял очки, потер переносицу и откинулся от стола.

–  Иск этот может иметь ход в случае, если вы, лично вы, Иван Трофимович, нарушили соответствующие правила эксплуатации. Поскольку в правилах ничего не сказано, как поступать при прорыве запани, то остается последнее.
– Он щелкнул пальцами и опять потер переносицу.
– Никифоров, выполняя ваш приказ, находился в опасном, особо оговоренном в инструкции месте. Был такой приказ?

Иван пожал плечами: слово "приказ" как-то не вязалось с теми отношениями, которые были на катере. Каждый делал свое дело, знал его, не отлынивал, и надобности в приказах никакой не было. Он сказал об этом Ефиму Лазаревичу.

–  Ну, не приказ, Иван Трофимович, не приказ: распоряжение, указание, совет. Устно, разумеется, устно. Вы не сказали, например, Никифорову: "Стой здесь", когда пошел лес?

–  Нет… - неуверенно сказал Иван.
– Он сам знал, где стоять. Ведь мне-то из рубки плохо глядеть.