Ах, ты пришла полюбоваться, как твой мавр выпендривается на манеже, думал Иван, ладно, ладно! Сейчас и мы кое-что устроим! Выпендримся!

– Хвостик, – сказал он мячу, уже стоя за кулисами перед выходом. – Хвостик, мы все сделаем о-кей! Понял?

Чужая музыка кончилась, началась своя. Иван сосчитал до четырех и побежал на манеж вдогонку за булавами.

Был в бархатной книге один трюк – просчитанный, продуманный, но еще ни разу не попробованный – поворот с семью мячами на триста шестьдесят градусов. На сто восемьдесят – это Иван освоил, на триста шестьдесят – даже не приступался.

Но он знал за собой одну странную вещь. Когда он начинал репетировать новый трюк, тот в самый первый раз удавался прилично, неприятности начинались уже потом. Значит, что – главное? Главное – повыше отправить мячи и не залететь вбок на стремительном повороте.

Майя, единственная в зале, уже знала – что это такое и как оно невероятно. Более того – знала, что Иван это запланировал на будущий год. Так получайте же, мадам!

Иван работал отчаянно. Булавы и кольца изумлялись, но слушались. Мячи – помогали! Они знали, что такое – дьявольский всплеск гордости. И Иван знал, что они не подведут.

Завалив трюк на представлении, артист обязан его повторять до удачи. Это – закон. Людей, преступивших его, Иван не уважал. И понимал, что гордость гордостью, а ударь в глаза какая-нибудь дурацкая лампочка под самым куполом – и прощай, поворот… Но было и другое – номер шел слишком удачно, нужен был удар по нервам, чтобы удача из привычки опять стала победой. Нужен был рывок…

Красное облако зависло, колеблясь, над головой. И сквозь него под самым куполом обозначилась женская фигура в длинных складках царственной мантии, с силуэтом младенца, в ниспадающих, безупречно круглых завитках прозрачно-золотых волос. Сквозь фигуру на Ивана шел сверху свет… точнее, шел сквозь ее несуществующее, будто вырезанное из картины или витража ножницами, лицо…

Облако метнулось вбок, фигура обозначилась яснее. Шевельнулись складки – как будто она незримыми в рукавах мантии ладонями и еле заметным жестом опять собрала облако вместе. Ивану почудилось, что там оно и останется. Он испугался – что же тогда делать без мячей посреди манежа? Но блики на складках уже опять были дежурными лампочками под куполом… но мячи уже возвращались в цепкие руки…

– Ни фига себе! – весело прошептал кто-то из униформы.

Зрители, дождавшись конца комбинации, зааплодировали. Да хоть он волчком завертись – аплодисменты были бы все теми же. Впрочем, победа оставалась победой. И куда более яркой, чем ночной рисунок Майи. Принцессы, замки – это ремесло… Не изобразила же она вторую Мадонну! Жаль только, что и эту победу придется праздновать в одиночестве. Как привык…

Злость и ярость понемногу таяли, уходили. Иван и сам уже не понимал, зачем рисковал, что за дурь нашла?

– Спасибо, ребята, – сказал он мячам.

– Чего уж там, – за всех ответил Хвостик.

Иван, стянув влажный костюм, встал посреди гримерки в жонглерскую стойку – локти к бокам, глаза к потолку. Было в этой стойке что-то молитвенное… ну да! Как перед Мадонной… Почудилось же наконец ее суровое лицо! Начало будущего номера – просто эта стойка. А мячи могут упасть в руки откуда-то сверху…

Майя постучала в дверь, когда Иван развешивал костюм на перекладине.

– Здравствуй, – сказала она, – поздравляю! Ну, ты – герой!

– Стараемся, – ворчливо ответил уже остывший Иван и отвернулся, доставая из угла халат.

Майя присела к столику и, прищурившись, смотрела на него. Иван почувствовал этот взгляд и понял – его притянули плечи, исполосованные шрамами. Он поскорее накинул халат.

– Ну, как жизнь? – нерешительно спросила Майя.

– Нормально, – буркнул Иван.

Как будто и говорить больше было не о чем, а она не уходила.

– Мне нужно сходить в душ, – объявил Иван. Это означало – выйди из гримерки, чтобы я мог запереть дверь.

– Иди, я подожду, – кротко откликнулась Майя.

Вполне могла просто соскучиться, думал Иван, а может, мавр еще не полностью сделал свое дело. Вода была в меру горячая, настроение выравнивалось. Ну да, она пришла просить о близости – очевидно, ей все еще очень скверно. А он может дать ей близость или не дать. Если не даст – она еще пару дней помучается и найдет кого другого.

А он так и останется этим вечером один. И отпразднует победу в обществе Мэгги. Ну что же… Главное – ни слова больше о Мадонне! Есть вещи, о которых ни с кем почему-то нельзя говорить… Стало быть, и не будем о них говорить.

– Расскажи, как это было, – потребовала Майя, когда они уже легли. И погладила пальцем шрам на виске.

Иван задумался – не объяснять же, что ее появление в ложе его вдруг настолько взбесило! Но она единственная хотела знать, как родился его дикий поворот «семь на триста шестьдесят». И хотя бы поэтому заслуживала ответа.