В сумке лежали его рабочие мячи, которым сейчас полагалось ночевать в цирке. И Хвостик – верхним…

Примолкший было Мэгги забормотал, загудел органными аккордами. По улице пронесся поздний автомобиль, свет фар проскочил в комнату и метнулся в глаза с застежек бархатной книги.

Стараясь не оборачиваться к Майе, Иван взял из сумки семь надежных мячей. Перед ним не было того цветного витража, было лишь окно. Ну, пусть окно… За ним все-таки небо.

Он запустил первую комбинацию – и еле успел собрать выброшенные вверх мячи. Они показались чугунными ядрами. Как будто он репетировал круглые сутки.

Иван повторил ее, выбросив мячи с такой силой, что они ударились в потолок. И опять он собрал их лишь чудом.

Но спасти, вернуть слух и ощущение реальности, могли только они.

Иван кидал мячи, обливаясь потом, безумно боясь одного – что они опять нальются чугуном и окажутся ему не под силу. Кидал, повторяя все комбинации, которые входили в номер, и никак не мог вернуться… не получалось…

Мячи давили, прижимали его к земле, высоты не хватало. Он упал на колени – стало легче, но и опаснее. Он уже не мог прибрать к рукам косо полетевший мяч. Нужна была высота.

Иван осторожно поднялся на ноги. Высота была за балконной дверью. Как отодвинуть штору, не выпуская мячей?

Штора сама медленно отползла в сторону. Мячи потянуло, словно сквозняком, туда – на свежий воздух. Ивана потянуло за мячами.

Ночь ждала его. Он удивился – как это ему раньше не приходило в голову кидать под ночным небом? Уж тут-то он точно был наедине с собой и Мадонной.

Над балконом нависал другой балкон. Но, если стать спиной к улице и запрокинуться, для мячей открывалась неслыханная высота. Он так и сделал.

Ему уже приходилось из баловства жонглировать лежа. Руки это умели. Вот и сейчас он лег голой спиной на прохладный и приятный ночной воздух. В нем висели ласковые пушистые снежинки. Иван даже улыбнулся – вот так и должно быть! Если Мадонна есть, ей это должно понравиться.

Мячи колебались в воздухе. Иван понял – они не от его рук отрываются и в руки возвращаются, а скачут по ступеням у подножия незримого пьедестала. Вот что пригодится для номера… вот откуда начнется тема Мадонны…

И ступени действительно возникли. Устланные пухом, эти стеклянные ступени висели в воздухе и вели к пьедесталу. На них валялось, не соскальзывая, что-то пестрое, изломанное, с радужными боками. Иван запрокинулся еще больше – далекая фигурка возникла в той точке, куда сходились ступени. Мадонна не спускалась с пьедестала – просто фигурка росла, оставаясь при том неподвижной.

Ивану становилось все труднее держать прогиб, но и терять высоту он тоже не мог. Фигура в мантии приближалась. И вдруг ее движение остановилось.

Так не могло продолжаться вечно! Она замерла, а он продолжал удерживать над головой облако мячей, растворенное в снежном облаке, – теряя при этом силы. Вот и шея заныла. И воздух перестал проходить напряженным горлом… да что же это такое?

Я делаю невероятное, думал Иван, а она все не сходит с пьедестала!

Впрочем, пьедестал еще приблизился. Теперь Иван ясно видел математически точные параллельные складки мантии и круглые завитки кудрей, безупречный белый овал, в котором должно было возникнуть и никак не возникало лицо.

Но это чудовище не может сойти с пьедестала, чтобы отереть лоб умирающему Жонглеру, понял вдруг Иван, у него и ног-то там, под складками, нет!

Это чудовище может только требовать его жизни, как требует сию минуту, питаться ею и наконец пожрать без остатка, ничего не оставляя на завтра. Завтра найдется другой дурак. Даже если он сейчас упадет и умрет, оно даже не поймет – примет как должное. Потому как ему нечем понимать – бледно-золотые кудри приклеены к чему-то плоскому.

Майя разгадала чудовище, она пыталась предупредить! Но она еще не понимала, что творится у нее на глазах. Иначе…

Иван хотел собрать мячи – и не смог. Как раньше он силой взгляда держал над запрокинутой головой красное мерцающее облако, так оно теперь держало его, двигало его руками, не отпускало его глаз.

И он желая освободить горло и вернуть дыхание, прогибался все больше. Глаза уже застлало белое, нежное, ласковое, шелковистое… и все… и лечь на растворенную в воздухе белизну…

Позвать на помощь было нечем.

Вдруг тонкие руки обхватили его, рванули к себе, встряхнули. Потерявшие опору и власть мячи посыпались вниз, даже не задев его. Они семь раз стукнули об асфальт и разбежались, легли отдыхать в пуховых покрывалах.

– Сумасшедший! – крикнула Майя. – Нет, ты действительно сумасшедший! Стой, стой… вот так… Только не оборачивайся, милый, не надо, не оборачивайся… все в порядке…

Когда она втащила его в комнату, Иван освободился от ее рук. Наваждение немного отступило, но все еще висело в воздухе там, за балконной дверью, которая сама задернулась шторой. Штора задела бархатную книгу и та, раскрывшись на лету, упала.

– Пойду мячи соберу, – смутно соображая, сказал Иван.

– Успеешь!

Майя отвела его к постели и усадила. Потом встала коленом на постель и прижала к груди его мокрую голову.