Калами встал и подошел к жаровне.

–  Ты должна понять, Бриджит, - сказал он, подкладывая в огонь кусочки угля. Пламя отзывалось шипением на каждый черный комочек.
– Тебе еще много раз придется выслушивать предположения о том, что ты дочь Аваназия.

–  Вэлин, я знаю, что такое слухи.

"Боже всемогущий! И здесь то же самое! Даже здесь..."

–  Я должен сказать тебе еще кое-что. Мне неприятно об этом говорить, но...
– произнес Калами не оборачиваясь. Его немигающий взгляд был прикован к огню.

Бриджит молча ждала продолжения.

–  Императрица...
– тихо произнес он.
– Я...
– На его лице ясно отразилась внутренняя борьба.
– Для меня равносильно предательству говорить об этом, но ты должна знать. Она немного не в себе.

–  Не в себе?!

Калами кивнул:

–  Я делаю все, что в моих силах, точно так же, как все остальные советники и фрейлины, но это становится все более заметно. В этом лежит причина моего, нашего общего отчаяния. Вот почему мы вынуждены были привезти тебя сюда.
– Он развел руками.
– Она уже не в состоянии ни на чем сконцентрироваться, а без этой способности о магии не может быть и речи. Без магии мы не сможем победить Ананду, и если императрица умрет прежде, чем чары Ананды будут разрушены...

"Что значит "не в себе"?! Ты обещал мне покровительство и уважение императрицы, а теперь оказывается, что у нее старческое слабоумие!" Пальцы Бриджит изо всей силы вцепились в бархатное покрывало, сминая ворсистую ткань.

–  Почему ты не сказал мне об этом раньше?
– сухо спросила она.

–  Я боялся, что тогда ты со мной не поедешь. Прости.

Однако это извинение ни на йоту не уменьшило гнева Бриджит.

–  Великолепно! Что еще ты постеснялся мне сказать?

–  Что она может приветствовать тебя как дочь Аваназия.
– Калами опустил голову, словно слова придавливали его к земле своей тяжестью.
– Это она послала меня на поиски. Но поскольку этого легендарного ребенка не существует в природе...

Он робко коснулся ее руки, моля о прощении:

–  Прости меня, Бриджит. Пожалуйста, прости, но ты должна понять: весь мой мир находится в опасности! Я просто не имел права вернуться ни с чем.

–  Я понимаю.

Такое объяснение выглядело весьма правдоподобно. Во всяком случае, не менее правдоподобно, чем все, что происходит в этом сне наяву. Всеми фибрами души Бриджит хотела поверить словам Калами, потому что тогда ее отцом остался бы Эверет Ледерли. Хранитель маяка, который таскал на башню канистры с нефтью, от которого она узнала название и назначение каждой шестеренки на маяке. Человек, который сидел рядом с ней в ясные ночи и смотрел на звезды. Человек, которому она носила кофейники во время шторма, а он стоял на вершине башни и пристально вглядывался в пенные воды озера, высматривая корабли, попавшие в бурю. Человек, который испустил свой последний вздох в доме на острове, а не в больнице. Человек, который не позволял ей сидеть по ночам возле его постели, потому что маяк для него был важнее, чем он сам.

Ее отцом был он, а не какой-то золотоволосый незнакомец в черном плаще. Не тот человек, которого она видела рядом с женщиной в черном платье, проплывая через Земли Смерти и Духов.

"Нет! Нет! Нет!" Бриджит закрыла лицо руками.

И все же Сакра узнал имя ее матери.

–  Бриджит, прошу тебя!
– Вэлин взял ее ладони и отвел их от лица. Пойми, я солгал тебе вынужденно. Нам всем, и особенно мне, нужна твоя помощь. Очень нужна.

Он смотрел на Бриджит честным, открытым, печальным взглядом, в котором читалось отчаяние. Его теплые мягкие руки крепко сжимали ладони Бриджит, и от этого прикосновения ей почему-то захотелось понять его, понять, почему он поступил именно так, а не иначе. Но стоило Бриджит заглянуть в глаза Калами, как зрение ее снова затуманилось. На этот раз в отражении умоляющего лица Вэлина она увидела искаженные от ярости черты.

"Да что происходит в конце-то концов?!" Бриджит нахмурилась. Именно тогда, когда ей нужно, необходимо видеть, зрение играет с ней в прятки!

...И она увидела. Увидела, как трое людей, одетых в голубые с золотом камзолы, окружили резную кровать. На ней они расстелили простыни - такие белые, что они словно сверкали при свете очага. Приглядевшись, Бриджит заметила, что белая ткань и правда блестит - золотыми и серебряными нитями.

А еще там был яд. Бриджит чувствовала, как он жжет ей вены, сжимает глотку и просачивается в легкие. Тот, кто ляжет на эти простыни, умрет. Она умрет, слишком много здесь яда...

–  Нет!
– закричала она.
– Нет!

И снова увидела Вэлина, стоящего рядом. Лицо у него было встревоженное и без всякого отражения.

–  Что ты увидела?

Бриджит впилась зубами в запястье, чтобы подавить рыдания, рвавшиеся из ее горла.

–  Скажи мне!
– закричал Вэлин.

Бриджит проглотила слезы и стряхнула с себя наваждение. Это было видение. Просто видение. Вот и все. Она знает, что делать.

–  Я видела троих людей, все одеты в голубые ливреи с золотыми галунами. У одного - черные волосы и нос крючком. Второй был рыжий, у него еще родинка под левым глазом. А третий - совсем старик, почти лысый, но руки у него сильные. Они застилали простынями резную кровать с орлами и розами. Это были отравленные простыни. Тот, кто ляжет спать на эту кровать, будет мертв еще до рассвета.

Лицо Вэлина исказилось от злости, и какое-то время он смотрел на Бриджит с лютой ненавистью. Его челюсти сжались, словно удерживая поток брани, готовый сорваться у него с языка.

–  Ананда...
– прошипел он.

–  Это она отравила простыни?!

Калами мрачно кивнул:

–  Кровать, которую ты описала, может быть только кроватью императора Микеля. Эти люди - прислужники Ананды. Она хочет убить своего царственного мужа, и они лишь выполняют ее приказ.
– Вэлин ударил кулаком по перине.
– Я знал, что это когда-нибудь случится, но не думал, что так скоро.