Кайф пейота чем-то похож на бензедрин. Не можешь заснуть, зрачки расширяются. И всё становится похожим на сам кактус. На обратном пути я вёл машину, где сидела ещё супружеская чета Уайтов, и Кэш с Питом. Ехали к Кэшу в Ломас. Джонни неожиданно закричал:

– Эй, смотрите, там на насыпи, вдоль дороги… Похоже на кактус пейот.

Я обернулся посмотреть, а в голове мелькнуло: «Что за чертовски глупая идея. Люди могут убедить себя в чём угодно». Однако предмет действительно напоминал кактус. И всё, на что я обращал свой взор, его напоминало.

У всех нас под глазами набухли мешки, губы разнесло, видимо из-за действия наркотика. Мы стали внешне походить на настоящих индейцев. Остальные заявляли, что чувствуют себя будто в первобытном состоянии, валяются на траве, и пытались имитировать характерные, как они полагали, индейские телодвижения и артикуляцию. Я же не чувствовал ничего экстраординарного, кроме кайфа, схожего с Бенни.

Зависнув на всю ночь у Кэша, трепались и слушали его пластинки. Кэш рассказал мне о нескольких чуваках из Фриско, которые с помощью пейота слезли с джанка.

– Похоже, после того, как они стали закидываться пейотом, их к джанку больше не тянет.

Один из этих джанки спешно отправился в Мехико, и начал принимать пейот вместе с индейцами. Он потреблял его постоянно, и в огромных количествах: до двенадцати бутонов на дозу. Умер в состоянии, которое диагностировали как полиомиелит. Мне пришло на ум, что возможно симптомы полиомиелита и отравления пейотом одинаковы.

Заснуть не смог до рассвета следующего утра, а затем, каждый раз, когда я погружался в короткие яркие сны, меня преследовали кошмары. В одном из них, я превратился в оборотня. Смотрел на себя в зеркало, и мое лицо внезапно преобразилось. Я жутко завыл. А в другом сне, у меня было привыкание к хлорофиллу. Я и ещё пятеро хлорофилльных торчков ждали товар на лестничной площадке захудалого мексиканского отеля. Наша кожа зеленела, и ни один не мог слезть. Один укол хлорофилла и, прощай житуха. Мы превращались в растения.

Молодым хипстерам, на мой взгляд, недоставало энергии и умения спонтанно наслаждаться жизнью. Упоминание вскользь о шмали или джанке возбуждало их как укол кокаина. Они начинали скакать и орать: «Ну, чума! Чувак, давай замутим! Давай удолбимся!» Но после укола, они тяжело опускались на стул, точно смиренные дитяти, к которым возвращается жизнь, только когда им надо снова потребовать бутылочку с молоком.

Я обнаружил, что их интересы весьма ограничены. Особенно было заметно их безразличие к сексу, чем они разительно отличались от моего поколения. А некоторые утверждали, что не получают от секса вообще никакого удовольствия. Наблюдая за равнодушным отношением некоторых молодых людей к женщинам, я частенько ошибался, полагая, что они педики. Позднее я убеждался в отсутствии и намека на гомосексуальность, просто чуваки были полностью не заинтересованы в предмете.

Наконец, спасовал и такой зубр, как Билл Гейнз, перебравшись в Мехико. Я встречал его в аэропорту. Перед отъездом он основательно загрузился Эйчем и дураколами. Штаны Гейнза были запачканы кровью в тех местах, куда он вмазывался с помощью английской булавки. Сначала вы делаете булавкой маленькую дырочку, затем над ней (а не внутри) пристраиваете пипетку, и раствор попадаёт прямо по назначению. При использовании этого способа отпадает надобность в игле, хотя всё грамотно провернуть может лишь матёрый джанки. Пуская раствор, необходимо ювелирно рассчитать давление на поршень. Я так однажды облажался, что джанк весь пропал, разбрызгавшись по сторонам. Но когда дырочку в своей плоти вертел Билл Гейнз, она затягивалась только после приема джанка.

Билл был из «олдовых» и знал в отрасли каждого. Имея отличную репутацию, он мог покупать до тех пор, пока не исчезнут последние барыги. Я понял, что ситуация стала просто отчаянной, если и Биллу пришлось свернуть дела и покинуть Штаты.

– Конечно, я могу брать без проблем, – заявил он мне. – Но если останусь в Штатах, то для меня всё закончится десятилетней отсидкой.

Я укололся с ним за компанию, и тут пошла загрузка на тему «что случилось с тем-то и тем-то».

– Старый Барт умер на Айленде. Коридорный Луи скурвился. Тони с Ником туда же, заделались стукачами. Германа досрочно не выпустили. «Доход» получил от пяти до десяти. Марвин, официант, умер от передозняка.

Я вспомнил, как Марвин каждый раз вырубался после укола. Представил себе его с посиневшим лицом лежащим на кровати в какой-нибудь дешевой гостинице, со шприцом, полным крови, торчащим из вены, как стеклянная пиявка.

– А что с Роем? – спросил я.

– Разве ты не слыхал? Он стал стукачом и повесился в «Томбз».

Похоже, что легавые имели Роя по трем пунктам: двум воровским и одному по наркотикам. Они обещали снять все обвинения, если Рой заложит Эдди Крампа – старого пушера. Эдди обслуживал только тех людей, которых очень хорошо знал. Рою он доверял. А после того как легавые взяли Эдди, Роя попросту надули. Они сняли обвинение по наркотикам, но оставили два ограбления. И Рою засветила перспектива составить Эдди компанию на Райкер-Айлэнд, где он отбывал непонятный срок, максимальный в городской тюрьме – три года, пять месяцев и шесть дней. Рой повесился в «Томбз», где ожидал скорого перевода в Райкер.

Рой всегда придерживался нетерпимого, пуританского взгляда на стукачей.

– Не понимаю, как стукач может жить с таким грузом, – сказал он мне однажды.

Я спросил Билла о подростках-наркоманах. Он хитро кивнул и злорадно улыбнулся.

– Чистая правда, в Лексингтоне теперь полно молодых ребят.

Как-то раз, в буфете оперного театра Мехико-Сити, я столкнулся с одним своим знакомым политиком. Он стоял у стойки, с салфеткой за воротником, и ел бифштекс. Прожевав кусок, спросил, знаю ли я кого-нибудь, кто может быть заинтересован в покупке унции героина.