Так вот, увидел он поселок и подумал про ту тоненькую девочку-мать, которой он сгоряча дочку пообещал. После нее, конечно, немало всяких приключений было, но о ребенке его больше не просили, скорее уж наоборот. Тем она и запомнилась…

Понимая, что накатившая тоска смешна и нелепа, спустился Жилло в поселок. Прикрытый от морского ветра широкой полосой дюн, поселочек просто сердце радовал — вот поселиться бы тут да и жить. Но на единственной улице не было ни души. Жилло прошел из конца в конец — и тогда только понял, в чем дело. Население поселка трудилось на строительстве какого-то здоровенного сарая. Причем трудилось яростно — все друг дружку подгоняли.

Подошел Жилло поближе — и диву дался. Сарай стоял как соплями склеенный — чудом не падал. Но никто этого и замечать не желал. Особенно женщины старались. Отняв у мужей пилы, молотки и гвозди, так орудовали и так шумели — Жилло сразу расхотелось оставаться на жительство в этом поселке. Опять же, с сараем возни было — невпроворот, а украсить стенку у входа старым одеялом, поверх которого приспособлены перекрещенные топор да мотыга — первым делом успели. Прислушался он — странную чушь несли эти обезумевшие строительницы.

— Кончилась наша каторга! — шумела одна, утирая потный лоб.

— Теперь-то поживем в свое удовольствие! — восклицала другая.

— Теперь-то отдохнем! — вторила третья, маленькая, взмокшая, лохматая. И, кряхтя, поднимала охапку досок — крепкому мужичку впору.

Жилло, грешным делом, подумал, что это они тюрьму для ревнивых мужей строят. Но, оказалось, ошибся. Потому что мужья изнутри сарая трудились поаккуратнее жен и без воплей, но тоже достаточно бестолково.

— Послушай, хозяин, — обратился Жилло к одному строителю, что как раз вышел продышаться от мелких опилок, порхавших по всему сараю. — Не скажешь ли, где ближайший постоялый двор? А если поблизости нет, не запряжешь ли лошадку, не довезешь ли до Кульдига? Я заплачу.

— Запрячь нетрудно, минутное дело — запрячь, — охотно отвечал мужичок. — Только я один это дело решить не имею права. Лошадь моя теперь — общая, и сам я, как при ней состоящий, тоже, выходит, общий. Соберемся и решим…

Вспомнил Жилло девку из кабачка, которую капитан отбрил, и вздохнул совсем люди одичали… А мужичок позвал пятерых приятелей, и стали они судить да рядить — может ли он на день с лошадью из поселка отбыть или не может.

— С одной стороны, лошадь нам сейчас, когда общественный хлев под крышу подводим, все равно ни к чему, — рассуждали мужички. — А с другой стороны, проезжий человек за лошадь заплатит, и что мы с этими деньгами делать будем?

— Как это что? — изумился Жилло. — Не такие уж великие деньги. Пропьете!

— Не имеем права, — сурово отвечал строитель постарше прочих. — У нас теперь, когда все общим стало, список утвержден — какие деньги на общую кормежку, какие на общий пропой. Знаешь, что такое новые деньги в список внести?

— А почему это их внести нельзя? — спросил Жилло.

— А потому, что у нас есть список доходов и список расходов. В доходах — за продажу зерна, за продажу репы, за холсты, ну и так далее. А за доставку проезжих в Кульдиг строчки нет. Куда мы эти деньги запишем?

Жилло почесал в затылке.

— Разве обязательно записывать? Просто дойдите с моими деньгами до ближайшего кабака и пропейте.

— Женщины в кабак не пойдут… — вздохнул тот мужичок, что попался ему первым. — Они уж снести его грозились…

— При чем тут женщины? — все еще не понимал Жилло.

— При том, что по законам равноправного народа и есть нужно вместе и поровну, и пить — тоже.

— А разве обязательно им докладывать? — и Жилло покосился на женщин.

— Узнают!.. — хором вздохнули мужички.

Посовещались еще немного. И дождались — женщины обратили внимание на бездельников. Две самых бойких подошли — призвать их к порядку.

И сбылось предчувствие! Посмотрела одна из них на Жилло, посмотрел он на нее… Четырнадцать лет не виделись, а узнали друг друга.

Как-то так само получилось, что ушли в сарай мужички, ушла и вторая женщина, а Жилло и былая его подруга все стояли, не решаясь взяться за руки.

— Ну, здравствуй, — сказал наконец Жилло.

— Здравствуй, что ли, — отвечала она. — Как это ты к нам забрел?

— Да вот на шхуне плыл, на «Золотой Маргарите», — честно сказал Жилло. — Им в Кульдиг идти было не с руки, они меня здесь на шлюпке к берегу доставили. Объяснили — добираться недолго.

— Гляжу, ты почтенным человеком стал. В городе живешь?

— В городе.

— А мы с мужем — в поселке. Смотри ты, какой плащ…

И помолчали оба, не находя, что бы еще сказать.

— Я тогда не догнал тебя, — решился наконец Жилло. — Говорили, что все вы в плен попали, что вас увели…

— Так и было. Но что ни делается, все к лучшему. Мы шесть лет городские поля пахали и городской скот пасли, и за это нам землю дали. Место — замечательное, правда, земля скверная. Но ничего, был бы скот, а уж мы землю в человеческий вид приведем.