Къ осени баринъ хотлъ перестроить постоялый дворъ, который былъ плохъ и въ особенности тсенъ и неопрятенъ, но дворникъ подъ разными предлогами отговаривалъ барина, да и впередъ, когда объ этомъ заходила рчь, убждалъ его не трогать двора, каковъ онъ есть. «Что мн, говорилъ онъ, въ господахъ – я господъ не люблю пускать; за ними только хлопотъ много, а выгоды нтъ никакой: стаканчикъ сливокъ возьмутъ, да разъ десять воды горячей поставить велятъ, да цлую половину и займутъ; я, благодаря Бога, разжился отъ извощиковъ, которые берутъ овесъ да сно; а съ нихъ будетъ и этой избы; имъ гд ни свалиться, только бы лошадь накормить.»

Удерживая такими уловками барина отъ перестройки двора, мужикъ черезъ годъ или два умеръ. Весь околодокъ зналъ, что онъ разбогатлъ отъ клада, и во всякой деревн разсказывали по-своему, какъ это случилось; но баринъ приступилъ къ перестройк избы и совсмъ неожиданно нашелъ кладъ другаго рода: подъ печью, едва прикрытые землей, лежали два человческіе остава съ проломленными черепами.