Карты, причалы, боцман сердит, как бука,

Пьян, как свинья... А в сундуке дорожном

Черный квадрат бывалого ноутбука,

Пара дискет, пара рубашек, стертых

Стиркой настолько, что поползли волокна.

Печень шалит, и по ночам аорта

Падает как девяносто восьмые "окна".

Все тереблю "Физики" том поджарый,

Заинтригован вчуже, но буду краток:

Раз переезд приравниваем к пожару,

Что же в итоге вырос объем манаток?

Ветхий диплом почетного Одиссея

Так утешает, особенно в качку если...

Бурю пожну, - ветер на совесть сеял.

Впрочем, не жалуюсь. Тихо скончаться в кресле

В этом, понятно, нет никакого стиля,

Вкуса, изюминки, я бы сказал, нюанса.

У Дон-Кихота, кореша из Кастилий,

Ведать пиаром взялся какой-то Панса

Если судить по подписи к пресс-релизу

С подзаголовком "Победа над группой мельниц".

Вишь, у испанцев, знамо, свои капризы.

Мне б разобраться с тазиком полотенец...

Город приморский скис в межсезонной прели.

Месяц еще в море не выйдет судно.

Как симбиоз торговца и менестреля,

Я проволучке даже и рад подспудно.

Я по салонам -- об Абеларде, Юме,

Люмен, феномен, тэта, опять же, дзета...

А между тем, перец сыреет в трюме,

Палуба в кружево вредным жучком изъета.

Все к одному -- не избежать ремонта.

К маю просохнем, купим шелков на сдачу.

Смертной чертой линия горизонта

Перед глазами заново замаячит.

Леди, скажи, зачем ангелицу плена

Напоминаешь, шахматы к битве строя,

Ту, что как звали, так и зовут -- Елена,

Из-за которой сгорела родная Троя?

Греки ошиблись, - вовсе Парис не умер,

Тот, кто проник в Эдем, наплевав на право

Доступа... Дальше -- сатира, она же - юмор,

Перец, матросы, "Windows", вау, браво...

Леди, скажи -- куда мне теперь вернуться?

Город мой стерт времени поцелуем

Даже со стекол памяти. Не согнуться -

Значит -- сломаться. Я же еще балую....

12-13 февраля 2001 года

ИЗ НЕОКОНЧЕННОЙ ПОВЕСТИ

...Горькое сегодня небо. Что, впрочем, трезвит.

Я выхожу из метро, миную руины раскуроченной перекосившейся тары (зря ее убирают: месяца за два сложился бы лабиринт -- Кносскому не чета...), попадаю в метель бумажной отшелушившейся, отшуршавшей свое чешуи -- время меняет шкуру с каждым газетным выпуском, о, времена...а о нравах не будем -пусть их....

Обязательная программа при возвращении из подземного мира -- попасть в обстание наземных отбросов.

Я останавливаюсь, пальцы уже нашаривают в пачке сигарету, берут ее за горло фильтра, покручивают -- сиречь, берут в оборот. И еще один виток мусора вокруг -- конфетный фантик запутывается в моих волосах, я отпускаю его на свободу, которая ему не нужна.

Мне, увы, свобода необходима.

И не надоело ветру возвращаться на круги своя?

Мне надоело. Потому я закуриваю и ухожу по первой попавшейся прямой достаточной протяженности. По улице, господа, по улице. И никаких МКАД!

Эта самая, первая попавшаяся, оказывается как раз той самой, нужной. Трамвайная остановка -- хорошо. Перейти на другую сторону -- пункт алгоритма. Перехожу, предварительно удостоверившись в факте отсутствия в поле обзора некоторой Аннушки с некоторым маслом.

Вот и она, берлиозовская гильотина. Я захожу в первый вагон, жду переулка, того, где, как известно, дощатый забор. Теперь, впрочем, бетонный -- революция даром не прошла.

В пакетике -- литпамятовский Цицерон, хочется открыть, вдохнуть запах страниц, прочитать с замирающим в который раз сердцем: "Доколе же, Катилина, будешь ты злоупотреблять нашим терпением?" Долгое отточие в две тысячи лет. И в самом деле, доколе? Нельзя же быть таким занудой.

Ага! Остановите, вагоновожатый!

Вон и Серега, в футболке с ацтекским календарем на всеобщее обозрение. Здравствуй, солнышко. Что же ты так улыбаешься, только меня завидев? Неужели же мое появление может составить причину чьей-либо радости? Это чудо. Дружище, я боюсь чудес. Но до сих пор ищу их.

Через десять минут мы сидим на стволе сломанной в девяносто восьмом ураганом березы, рядом -- сгоревший бревенчатый дом (а ведь Шаболовка!), пиво, гитара, листки со стихами. Четвертый Верхнемихайловский полого уходит вверх.