– Прелестно, – сказал Гард с выражением. – Шантаж плюс использование служебного положения в личных целях, статья…

– В дружеских, проклятый законник и чистоплюй, в дружеских! – взревел Кахиня. – Господи, куда катится мир! Можно подумать, что люди вплетают в свои биографии интимные сюжетики для музеев святого зачатия непорочных криминалистов!

– Какие музеи? – вдруг сказал Шмерль. – Какие календари? При чем тут зачатие?! Профессор, объясни мне, что там за календари с сюжетами у комиссара?

– Шмерлюшко, дорогой мой. – Кахиня встал и обнял его за плечи. – От Аделаиды, которая «вонючка», зависит, сможет ли наш незабвенный Фред Честер занять место в редакции, которое даст ему возможность обеспечить относительно приличную жизнь своей любимой и тоже незабвенной Линде, а от нашего комиссара, в свою очередь, зависит…

– Тогда почему же он…

– Сукины дети, – выругался Гард. – И вы же меня еще осуждаете!

– Да, осуждаем, – веско проговорил Рольф Бейли. – Потому что ты видишь или предпочитаешь видеть только одно решение этого нехитрого морального уравнения, тогда как их несколько.

– Слушайте Науку, слушайте! – вскричал Кахиня. – Ее устами глаголет Истина!

Профессор остановил его плавным движением руки:

– Не очень морально копаться в чужом грязном белье, лучше торговать чистым, как это делает наш Валери Шмерль, тут я совершенно с комиссаром согласен. Но, господа, всякая истина конкретна. Поставим вопрос так, как он должен стоять. Закон обязан торжествовать, зло должно быть наказано, аксиоматично, не так ли? Однако в реальности мы наблюдаем другую картину. В частности, мелкое зло в лице мадам Гриппски, судя по всему, обвело закон вокруг пальца и торжествует. В чем тогда состоит нравственный долг порядочного человека и стража закона, каким не без основания считает себя Гард? Конечно же не в умытии рук. Абстрагируясь от конкретных дел нашего друга Фреда Честера, он все равно обязан хотя бы отчасти восстановить справедливость, даже если для этого надо слегка зажать чувствительный к этико-юридическим нюансам и запахам нос. Иначе он фактически и морально становится пособником данной нечистоплотной особы. И вообще, это тот случай, когда высшая цель оправдывает средства. Не так ли, други мои?

– Так! – воскликнул Кахиня.

– Так! – восторженно глядя на профессора, сказал Валери Шмерль. – Все как в учебнике.

Клод Серпино промолчал. Честер давно уже заткнул уши. Гард хмыкнул: внутренне он был в общем согласен, но не любил, когда его «дожимали».

– Спасибо, Рольф, – сказал он с оттенком язвительности. – Послушав твою лекцию, я почувствовал себя лет на двадцать помолодевшим и, как дитя, просветленным.

– Всегда готов помочь ближнему, – поклонился тот.

– Браво! – сказал Кахиня. – Так выпьем же за Науку, которая нам отпускает грехи наши!

– Славно, мальчики, – внезапно рассмеялся Серпино и подмигнул всем, на мгновение превращаясь в того давнего парня, который жил, поплевывая на отцовские миллионы и на всю систему в целом, за исключением разве что Солнечной. – Итак, ребята, роли распределены: Гард лезет в замочную скважину будуара, я его финансово подстраховываю, идейное начало в руках Карела, научное руководство и нравственную чистоту предприятия обеспечивает Рольф, а тебе, Шмерль, придется стоять на стреме…

– Что?! – Валери обвел всех недоуменным взглядом, чем вызвал общий взрыв хохота. – Да ну вас к черту! Мало того что у меня печень, вы еще отводите мне самую низкую роль. Вот вам! В замочную скважину, как самого пузатого, мы пропихиваем Рольфа, а на шухере пусть стоит Гард, он уж как-нибудь сговорится с полицейскими. Я же, как единственный честный человек, возьму на себя общее руководство.

Серпино фыркнул в бокал и замахал руками:

– Хватит, хватит, уморить задумали! У меня же давление поднимается, банкиру же не положено умирать со смеху… Фред, да вынь ты из ушей свои затычки! Поговорим о чем-нибудь нейтральном. Например, о том, скоро ли Гард посадит Кахиню.

– Он меня никогда не посадит, – мгновенно парировал Карел. – И не потому, что он мой друг, а потому, что я его друг! Только это и заставляет меня уважать закон, который он бережет!

– А может быть, ты с возрастом становишься просто умнее и осторожнее? – прогудел Бейли.

– Ха! Умнее! Конечно умнее! А вот осторожнее – вряд ли. Недавно одним движением руки я остановил в шесть часов вечера движение по Центральной улице, заработав при этом сто пятьдесят кларков!

– Это невозможно, – сказал Гард. – Остановить движение в часы пик? На Центральной?!

– Но я это сделал. На пари.

– Интересно, – сказал Гард. – Надеюсь, мы не услышим ничего предосудительного?

– Лично ты услышишь кое-что о тупости полицейских, не более. Итак, в шесть часов вечера я. Карел Кахиня, выхожу с сумкой на плече на середину Центральной улицы и прямо перед радиатором первого же автомобиля ставлю… аптекарский пузырек! Визг тормозов, естественно. Я, как ни в чем не бывало, продолжаю ставить свои пузырьки поперек мостовой. Лавина замерла. Не успел я добраться до осевой линии, ко мне – огонь из ноздрей! – подлетает полиция. Что вы тут делаете?! Как что, отвечаю, разве не видите? Беру пробу воздуха. На предмет загазованности в часы пик! Документы! Пожалуйста. Сую под нос бумагу из министерства…

– Подделка документов, статья семнадцатая, пункт "в", до трех лет тюремного заключения, – процитировал Гард.

– …бумагу из министерства политологии, отдел шумерологии, сектор управления коллапсом.

– Лихо! – не выдержал Гард. – Констатирую: раз нет учреждения, от которого бумаги, нет и подделки документов. Остается нарушение правил уличного движения. Штраф до тридцати кларков.

– А пари было на сто пятьдесят, – уточнил Карел. – У полицейского глаза на лоб, а я ему вежливо: вон та дамочка в сиреневом «ягуаре» собирается раздавить мои газоанализаторы. Отрегулируйте, сержант. Он кинулся к дамочке, я дотянул пузырьки до тротуара, смешался с толпой, и, вы знаете, полицейский еще полчаса держал машины перед моими пузырьками!